2
Нельзя сказать, что связь Большой Истории и "маленького" человека так никем и не осознавалась. Напротив. Гуманистическая мысль уже давно поднялась до необходимости постоянной оглядки на него при вершении каких-то больших и героических дел; и уже это было одним из величайших ее завоеваний. Вспомним так контрастировавшие с этой истиной еще не канувшие в Лету забвения откровения Никколо Макьявелли, самое имя которого стало именем нарицательным. А ведь Макьявелли выразил то, что, по-видимому, носилось в самом воздухе той эпохи. Вновь возродивший в титанах своего времени миф об античном герое, Ренессанс лишь на первый взгляд создал совершенно свободную личность. Но, повторяем, абсолютная свобода неотделима от абсолютной ответственности, в известном смысле это - одно и то же. Кортес и Писарро - люди, не обремененные христианской готовностью принять на себя ответственность за все грехи мира, - были ли свободны эти титаны, повергавшие в ужас целые народы? Да что говорить, если совесть Конкисты, Лас Касас благословил обращение в рабство чернокожих... Так что осознание действительной связи истории народов и судеб живых людей было подлинным завоеванием гуманистической мысли. Ведь необходимостью постоянной оглядки на "маленького" человека утверждалась именно ответственность "героя" за свои дела. И именно эта ответственность была лейтмотивом европейского Просвещения. Но вот что любопытно. Впервые действительная зависимость между судьбами "больших толпящихся численностей" и конечным человеком была осознана отнюдь не людьми науки. Художники Франции: живописцы, поэты, драматурги, люди, живущие не столько разумом, сколько сердцем, совесть любой нации, именно они дали первый импульс тому движению, которое в семьдесят шестом отлилось в чеканный слог Декларации независимости, а в восемьдесят девятом смело Бастилию. Екатерина Романовна Дашкова, не только умом, кстати, одним из самых просвещенных в России, - самим сердцем женщины поняла (еще до Радищева и Пушкина) ту великую истину, что тирания не может быть оправдана никаким величием свершений. Да и возможны ли подлинные свершения при власти тирана? Екатерина II сделала для России куда больше чем Петр, утверждает княгиня, - но сделала это мягко, по-женски, не оставляя за собой жертвенных гекатомб. И может быть именно потому созданное ею пережило эту, как ни парадоксально, едва ли не самую русскую женщину из всех венценосцев дома Романовых, а не сгинуло тотчас же после ее смерти, как после смерти Петра сгинуло многое из затеянного им. Видно и впрямь один только разум - ненадежный гарант, и с его помощью можно обосновать все, что угодно. Сократ отождествил Благо со Знанием, но ведь и сам Сократ стал нравственным символом для поколений вовсе не потому, что в своей жизни он руководствовался доводами рассудка, но только благодаря своему "демону". В русском языке есть два близких, но отнюдь не синонимичных слова: истина и правда. Истина принадлежит к сфере рассудка, но вовсе не этой рассудочной истины домогался Понтий Пилат и не за эту низкую истину принял крестные муки Христос... Разумеется, таким образом осознанная связь между деяниями "великих" и судьбами простых "маленьких" людей - это лишь одна из ступеней в осмыслении действительного места и подлинной роли человека в истории, одна из ступеней его вечного нравственного восхождения. Но ведь и та грандиозная "работа", сегодняшнее имя которой христианство, еще не закончилась. Разрыв с нашим национальным наследием остановил эту работу. Идеология тоталитаризма закрепила в сознании миллионов представление о человеке как о маленьком винтике большого механизма. Постулату самоценности, уникальности, а значит и незаменимости каждой отдельной личности был противопоставлен другой: "незаменимых людей нет". Любой человек на любом месте отныне мог быть заменен кем-то другим, "дело" от этого не страдало. Это ли не форма иносказания о том, что Большая История нисколько не зависит от конкретных живых людей, и они становятся ее субъектами, ее действительными творцами только тогда, когда сбиваются в "большие толпящиеся численности". Только эта "оружием вмененная обязанность жить всей поголовностью" получала место под идеологическим солнцем: откроем любой учебник по историческому материализму - там говорится только о народных "массах". Включенность рядового человека в исторический процесс, причастность его к судьбам своего отечества могла быть отныне осознана только в случае полного растворения своего собственного "Я" в некотором безличном "Мы". Но как бы коллективистски ни воспитывался человек, такое растворение невозможно. Дело в том, что исключающее индивидуальность "Мы" очерчивает собой границы человеческой цивилизации, больше того: всего человеческого рода. Ведь именно такое "Мы" стоит в основе родового сознания, когда человек еще не выделяет себя из тотема. Там его "Я" включает в себя не только весь "личный состав" рода, но и в сущности всю территорию, на которой он обитает. Его "Я" - это тотем в целом. Но вот тут-то и можно поспорить о нуль-пункте собственно человеческой истории. Ведь традиционно мы отсчитываем ее от двух начал, примерно совпадающих во времени: становления кроманьонца и "неолитической революции". Но ведь человек не сводим к одному только биологическому телу. Это так же и не живое приспособление для производства широкой номенклатуры развитых орудий. В первую очередь - это личность, и пока нет личности, говорить об окончательном становлении человека рано. Диаметрально родовому противостоит иное "Мы" - "Мы", впервые очерченное Замятиным. Но если преодоление первого только и может знаменовать собой начало собственно человеческой истории, то растворение в последнем представляет собой ее трагический конец, ибо с этим, замятинским, "Мы" личность умирает. "Даже у древних - наиболее взрослые знали: источник права - сила, право - функция от силы. И вот две чашки весов! На одной грамм, на другой - тонна, на одной - "я", на другой - "Мы", Единое Государство. Не ясно ли: допускать, что у "я" могут быть какие-то права по отношению к государству, и допускать, что грамм может уравновесить тонну, - это совершенно одно и то же. Отсюда распределение: тонне - права, грамму - обязанности; и естественный путь от ничтожества к величию: забыть, что ты - грамм и почувствовать себя миллионной долей тонны". Словом, забыть, что ты - человек... Историю творят простые смертные, земные грешные люди. Александр Македонский, несмотря на то, что людская молва вознесла его после смерти на небо, и по завершении земного круга нашел свое последнее упокоение здесь, на земле. Великий Цезарь даже во время своих триумфов слышал раздающийся рядом с ним голос, который напоминал ему, что и он - только человек... Равным небожителям их делает все то же отчуждение. Это же отчуждение есть и форма своеобразной психологической защиты "маленького" человека: согласиться со своей собственной никчемностью в истории больно, вот и выносятся в разряд гениев, почти неземных существ, все эти Цезари и Наполеоны, Ньютоны и Марксы... Мы же хотим взглянуть на исторический процесс как на движение, осуществляемое именно людьми. Мы хотим увидеть в этих небожителях тех, кем они были на самом деле.
