Он отчетливо помнил этот роковой день встречи Маруси с Борисом. Знал бы он тогда, чем это закончится! И дернул его черт знакомить их. Уж и не затормозить бег времени, а ему остается только страдать и любить безответно. “Ты не вздумай поссориться с твоей Мумусей, знаю, что ревнуешь, да дело есть дело. Так что хвост пистолетом — и вперед, а не то, сам знаешь, иногда и у нас бывают утечки, вдруг ей кто-нибудь расскажет о твоих наблюдениях, какую роль ты сыграл в деле М. и в деле Б.”. Вот что это лысая гэбэшная сволочь ему однажды сказала. Нужно было тогда немедленно рявкнуть, все бросить или поговорить с отцом, рассказать, пожаловаться, он бы его защитил и отмазал от них, они его уважают… Но не решился, струсил, но именно после этого разговора твердо задумал, как только подвернется случай, он им отомстит за все унижения.
И в эту минуту в сумраке аллеи, будто из театра теней, возник удлиненный силуэт мужчины, и от того, что момент истины настал, Ленчику стало невыносимо грустно.
Славист приближался, дружески помахал рукой, завидев его издалека; а сердце билось и сжималось, и трудно было совладать с желанием убежать, а ноги приросли к месту, и казалось, что все слова, доводы рассыпаются в прах и что впереди его ждет один позор, позор со всех сторон, а может быть, и наказание.
— Ну, здравствуйте, дружище, напомните ваше имя.
— Меня-то? Лео, вам так проще, а мне приятно.
Ну что, он не помнит, как меня зовут? Игра, одна игра, чтобы сбить с толку противника. Хотя глупости.
Жан говорил на прекрасном русском языке, почти без акцента, и если не знать, что он родом из Марселя и что медовый запах табака его массивной крючковатой трубки оставлял позади шлейф, не похожий ни на один из знакомых ленинградских ароматов, и если бы не то, что он носил ярко-синий шейный платок в крапинку, и не то, что его угольно-черные блестящие глаза смотрели прямо в переносицу собеседнику, то можно было принять его за кавказца, изящного, модно одетого грузина.
— Спасибо, что пришли, давайте присядем, а еще лучше, обойдем здание, поговорим за домом, там нас никто не увидит.
— Нам есть кого бояться? — усмехнулся Жан. — Уверяю вас, я соблюдаю крайнюю осторожность, — и, помедлив, добавил: — Уж коли мы с вами познакомились в одном доме, а это мои друзья, то вам можно доверять?
— Наверное, это логично. Но у нас береженого Бог бережет, да не вам рассказывать, но хочу сразу к делу, и вы поймете, что…
Высокие, почти одного роста, они стояли друг против друга, и их лица, такие разные, освещала табличка с надписью “актерский вход”. Жан беспечно попыхивал трубкой, а Ленчик вскинул голову к небу и, бросая слова как вызов, закончил фразу:
