Отец никогда не отправлял свои платежи по почте. Мелвин и я относили деньги прямо в магазин, потому что отец хотел, чтобы на квитанциях ставили печать. Он подозревал, отправь он деньги по почте, то в расчетах с ним могут сделать ошибку, не пришлют квитанцию и сдерут с него больше, чем надо. В прошлом такие случаи уже бывали. Так что каждые две недели или раз в месяц — в зависимости от магазинов, с которыми нужно было расплачиваться, — отец составлял для нас список магазинов и для оплаты счетов каждого из них клал деньги в отдельный конверт вместе с квитанциями об оплате. После нашего возвращения он с поразительной дотошностью проверял квитанции. В течение многих лет мы с Мелвином обходили магазины Окленда, оплачивая счета отца. Я продолжал заниматься этим и в 1967 году, когда меня арестовали.
Осознав разорительное значение счетов для нашей семьи, я захотел освободиться от них. Впрочем, дело было не только в счетах. Мы не могли выбраться из нищеты, и мой разум был не в состоянии понять, почему так выходит: мой отец вкалывает изо всех сил, а в итоге имеет одни гроши. Он был мастером на все руки — плотником, каменщиком, паяльщиком. Не было такой профессии, в которой отец себя не попробовал. Он работал на двух и даже иногда на трех работах, и все равно мы продолжали бедствовать. Закончив одну из своих разнообразных работ, отец спешил вернуться к семье и делал что-нибудь для дома или возился в саду, а потом уходил на другую работу. Мы просто не могли понять, как он работал в таком режиме, обходясь без выходных, и при этом никогда не жаловался на свою долю. Я считаю, что многолетний выматывающий труд в какой-то мере подорвал его здоровье, последствия чего сказываются сейчас. Он очень сильный человек и никогда не хворал вплоть до последних нескольких лет.
Становясь старше и получая возможность видеть, насколько лучше живут другие люди, я начал понимать, что все наши проблемы в первую очередь проистекали из большого количества народа в нашей семье. В течение долгих лет все мы, девять человек, ютились в трех-четырех комнатах, где не оставалось укромного уголка для того, чтобы уединиться. Пока мне не исполнилось лет одиннадцать или двенадцать, я был вынужден спать с Мелвином на кухне, а иногда, еще до этого, спал на кровати вместе с сестрами. Мне и в голову не приходило, что у меня могла быть собственная комната. К счастью, мы были очень привязаны друг к другу и не лишены чувства юмора, но все равно нам приходилось туго. Сейчас я понимаю, что в ту пору в моей голове начала оформляться идея, объяснявшая причины наших трудностей. Тогда мне казалось, что мы сами виноваты в наших бедах. Представление о семье у меня связывались исключительно с надоедливыми счетами, которые были настоящей ловушкой для человека. В детстве я твердо решил, что, когда стану взрослым, у меня никогда не будет счетов. Я не мог знать тогда, что мое желание не иметь счетов также означало не жениться и не заводить семью.
