— Уй — ё—ё — уй — ё—ё… Уй—бур—бур—бурлым—ё–ё…
И начинаешь прислушиваться, присматриваться — может, на обочине кто—то стоит? Может, слышишь обрывки чих—то разговоров? Думаешь—думаешь, а потом ветер как—то по особенному сыграет пластиковым стеклом, и бормотание прекращается. «Тьфу ты, нечисть! — плюнешь в сердцах, — Что б тебя!» Тут главное не плевать на самом деле. В шлеме с закрытым стеклом это, знаете ли, чревато.
Это стекло на чудо—шлеме было утроено хитро: оно тщательно собирало весь поток холодного воздуха и направляло его точно в нос. Не выше и не ниже.
— Как ты в нем ездишь? — спросил меня Андрей как—то после того, как позаимствовал шлем для поездки поздней осенью, — в нем холоднее, чем в моем открытом!
Сам он все время ездил в одном и том же открытом белом шлеме с красными и синими наклейками. Без наклеек шлем был бы совершеннейшим яйцом! Да он и так был похож на яйцо.
Зато мой шлем тщательно оберегал голову при падении. А уж нападалась я в нем всласть! И на асфальте, и на песке, и на гравийке. Тормозила по—прежнему головой, и шлем вскоре приобрел боевой «раскрас» — шрамы украшали его вдоль и поперек. Даже тонированное стекло было шрамировано. В тот раз я упала на асфальте, на серпантине. Я помню, как отчетливо видела приближающийся к моему лицу асфальт и даже где—то успела понять, что при такой встрече с дорогой от моего лица ничего не останется. Но ничего я не могла в тот момент поделать — земное притяжение было сильнее. И тут произошло необъяснимое — несмотря на то, что падала я, как мне казалось, точно лицом вниз, первым в асфальт почему—то ударилось правое плечо. От удара стекло шлема захлопнулось, и в следующее мгновение приняло на себя удар об асфальт. Так мое лицо осталось целым, а на стекле появились глубокие борозды. Впрочем, это не мешало мне видеть — ведь уже в первый сезон стекло было исцарапано так, что ни один иностранец, наверное, не стал бы в нем ездить. Но русский человек может приспособиться ко всему, ну, я и приспособилась, так что царапины мне почти не мешали. Насколько мутным было стекло, я поняла лишь тогда, когда купила вот этот финский шлем. В первую же поездку я через стекло несколько раз пыталась почесать нос — забывала, что стекло опущено. Вот это да! А ведь шлем—то был не из самых дорогих!
Шлем хорош необычайно, но все же это просто шлем. Похоже, что в такую погоду одетой под него банданы маловато. И еще невозможно как следует отрегулировать стекло: поднимаешь его повыше — и дождь начинает сечь губы и подбородок, затекает за ворот, опустишь пониже — запотевает. А вытереть его как следует на ходу нет никакой возможности! Я удрученно вздыхаю, от чего стекло тут же покрывается туманом, просовываю пальцы под стекло, кое—как вытираю. Уже совсем стемнело. Фара на «Артесии» получше, чем на «Урале», но луч бьет вперед и вдаль и рассеивается где—то далеко впереди. Забыли отрегулировать. В темноте я ориентируюсь по белой линии разметки, но иногда она пропадает, и тогда приходится высматривать край асфальта.
