— Стол! — резко говорит Мари. Пиннеберг вскакивает.
— Минуточку! Прошу прощения, сию минуту будет готово.
Он убирает образцы зерна в шкаф, складывает на подоконник скоросшиватели, минутку колеблется, куда сунуть пробник для зерна.
— Чего вы копаетесь! — шипит Мари. — Я здесь с бельем стою и жду.
— Сию минуту, — очень кротко говорит Пиннеберг.
— Сию минуту… сию минуту, — ворчит она. — Давно можно было приготовить. Да только если в окно гулящих девиц высматривать…
Пиннеберг предпочитает не отвечать. Мари с видом оскорбленной принцессы раскладывает белье на столе, с которого теперь все убрано.
— Фу, какая грязь! Недавно здесь прибрали, и опять грязь!
Где у вас пыльная тряпка?
— Не знаю, — не очень-то любезно отвечает Пиннеберг и делает вид, что ищет тряпку.
— Каждую субботу с вечера вешаю чистую тряпку, а в понедельник ее уже нет. Верно, кто-то здесь приладился тряпки таскать.
— Я бы вас попросил…— сердито говорит Пиннеберг.
— О чем это вы меня попросили бы? Не о чем вам меня просить. Разве я сказала, что пыльные тряпки таскаете вы? Я сказала, кто-то. И я вовсе не думаю, что такого сорта девицы до пыльных тряпок дотрагиваются. Такой работой эти особы гнушаются.
— Послушайте, фройляйн Клейнгольц, — начинает Пиннеберг и одумывается. — Э, да что там! — говорит он и садится на свое место, чтобы приняться за работу.
— Вот так-то оно лучше — помолчать. Среди бела дня лапаете такую…— Она выжидает, попала ли ее стрела в цель, а потом снова принимается за свое: — Я-то видела только, как вы лапали, а что там еще было… Но я говорю только о том, что своими глазами видела…
Она опять замолчала. Пиннеберг судорожно думает «Спокойно, спокойно. Белья у нее не так много. А там она волей-неволей отвяжется…»
Мари снова пристает к нему со своими разговорами:
— Ужасно вульгарная особа. И как вырядилась. Молчание.
— Отец говорит, что видел ее в Пальмовом гроте, она там кельнершей.
Снова молчание.
— Ну что ж, отец говорит, что есть мужчины, которым нравится все вульгарное, это их возбуждает. Снова молчание.
— Мне вас жаль, господин Пиннеберг.
— Мне вас тоже, — говорит Пиннеберг.
Довольно длительное молчание. Мари несколько озадачена,
— Если вы будете мне дерзить, господин Пиннеберг, я скажу отцу. Он вас в два счета выгонит, — говорит она наконец.
— Разве я вам надерзил? — спрашивает Пиннеберг. — Я сказал точь-в-точь то же, что сказали вы.
Теперь воцаряется тишина. Воцаряется как будто окончательно. Только время от времени слышно, как Мари встряхивает веничком, спрыскивая белье, или как Пиннеберг стукнет невзначай линейкой по чернильнице.
