Сам Плетнев родился в Сочи, там и школу кончил. Потом Ташкентское танковое училище. Впрочем, оно только зовется Ташкентское, а дислоцируется на самом деле в Чирчике… Вышел офицером, два года отбухал в танковой дивизии под Оренбургом. Затем жизнь маленько повернулась, и следующие три он командовал учебной ротой в Голицынском высшем пограничном политическом училище. Училище не простое — при КГБ. Ну и вот: года нет, как здесь очутился. Даже еще, честно сказать, в Москве не вполне освоился. Суетно как-то.
— Не торопишься? — невзначай спросил он.
Надо было передать «спасибо» от Кузнецова, а здесь, в расположении, не хотелось лишнего говорить.
— Я-то? — Астафьев пожал плечами. — Не особо. Может, по пиву?
— По пиву? — Плетнев вообразил себе дымные внутренности пивнушки и помотал головой. — Ну его. Хотел вечерком английским позаниматься… Пошли просто пройдемся?
— Пошли, — согласился Астафьев. — А ты все долбишь?
Плетнев мельком глянул на него — не насмехается ли. Астафьев язык лучше знал. Спецшколу кончил. И репетиторы…
— Ну да.
— Дело хорошее, — Астафьев поднялся со скамьи, накинул куртку. Повернулся туда-сюда перед зеркалом. Удовлетворенно улыбнулся. — И впрямь, пошли. Погодка-то — видишь какая!
— Какая? — не понял Плетнев.
— Наркомовская, вот какая!..
— Ишь ты, наркомовская, — Плетнев невесело хмыкнул. — Скажешь тоже.
Но вечер и впрямь был замечательный — теплый и сухой. На бульваре царило состояние всеобщей беззаботности: стайки смеющихся девушек, пацанва на великах, старики хмурятся за шахматами, женщины судачат на скамьях…
Все это резко диссонировало с обстоятельствами собственной жизни Плетнева, и он, поглядывая по сторонам, невольно хмурился.
Некоторое время шагали молча.
— Здорово он тебя сегодня, — заметил в конце концов Астафьев. — По расширенной программе…
— Кто? — Плетнев так недоуменно сморщился, будто не понимал, о чем идет речь.
— Ну кто? Карпов.
— Эка невидаль! Если б впервые…
Плетнев независимо пожал плечами и сплюнул.
Астафьев хмыкнул.
— Да ладно тебе, не переживай, — сказал он. — Не уволят. Вообще, он к тебе не по делу пристает. Другие тоже иногда опаздывают, и ничего. Просто ты независимость свою демонстрируешь.
Плетнев опять поморщился. Нужны ему эти утешения!..
— Ничего я не демонстрирую, — буркнул он. — Приказы исполняю. Что еще надо?
— Ты сам не замечаешь. Как бы сказать… ну, понимаешь, ты внутренне слишком независим. А он нутром чует. Ты ведь ему подчиняться должен беспрекословно. И самым умным считать. Я начальник — ты дурак…
