Пегобтал тем временем действовал. Катарина дышала хоть редко, зато уже глубоко и спокойно. Заблестели живые глаза между веками, порозовела бледная кожа на скулах. Правда, я не знал, что делать с ней дальше: идти она не могла – собрал сумочку, на всякий случай подготовил шприц для себя. Это требовалось обязательно: я мог спонтанно, вторым партнером, включиться в “сеанс”. Тогда мы вообще отсюда не выберемся. Было тихо. Звезды ледяной мелкой крошкой смотрели в окно. Жесткие серебряные их лучи очерчивали контуры зданий. Будто в обмороке, лежал на боку тонкорогий месяц. Все-таки надо было на что-то решаться. Где-то близко, по-видимому, этажом выше, еще терзали рояль. Теперь – Шопеном, “Траурный марш”, си-бемоль минор. Погребальные звуки жутковато сочетались со звездами. Я сорвался, точно подхваченный, – прыгнул через две ступеньки, через четыре, забарабанил в двери. Выглянул старик в клетчатой, мягкой домашней куртке. Развел в недоумении длинные руки:
– Оказывается, я не один тут остался…
Лицо его почему-то казалось знакомым.
– Помогите, пожалуйста, – требовательно сказал я. – Надо отвести заболевшую женщину на эвакопункт…
Старик вздернул брови:
– Соседи?
– Да, снизу…
Он замешкался, нерешительно перебирая на куртке тусклые пуговицы. За спиной его открывалась громадная, как банкетный зал, комната. Рояль в центре ее, под люстрой, казалось, еще звучал cтрунным нутром.
– Прошу вас… – через силу выдавил я. – Ей плохо… Это моя жена…
Старик сразу же заторопился.
– Конечно-конечно… – Увидев распростертую Катарину, всплеснул руками: – Что с ней?…
– Ничего страшного, просто передача “оттуда”. Врач здесь не нужен, только идите рядом… Потеряю сознание – сделаете мне инъекцию…
– Именно вам?
– Именно мне. Шприц в кармане – заряженный. Умеете обращаться?
– Безыгольный? – несколько ошеломленно спросил старик.
– Точно так: прижать, включить поршень…
– Тогда сумею.
Я осторожно снес Катарину по лестнице. Она была странно-гибкая и тяжелая, будто из пластилина. Улица встретила нас сумеречным нездоровым зноем. Неподвижность царила такая, будто все уже умерли. Только полосатый котище с мышью в зубах шарахнулся от людей в подворотню, да беспомощно, словно жалуясь, пропел в чьем-то окне будильник.
С афишной тумбы глядел на нас человек во фраке. Тот самый старик.
Теперь я его узнал.
– Вы же Хермлин… – сказал я между двумя глотками воздуха. – Точно-точно, вы давали у нас концерт на прошлой неделе. Только тогда вы были во фраке и с “бабочкой”… Боже мой, почему вы не ушли вместе со всеми?..
