И, возможно, прав был Оскар Ф. Нидемейер, утверждая, что в системе семиотических отношений “Оракул – Земля” именно “говорящие” руканы представляли собой универсальный механизм транскрипции, сообщество посредников, нечто вроде персонифицированного словаря, и что потеряв так трагически и так нелепо почти все это первое поколение, человечество также навсегда потеряло простую и естественную возможность договориться с Оракулом. Дальнейшие усилия бессмысленны, потому что отсутствует главное связующее звено.
Факты, накапливающиеся день ото дня, казалось, лишь подтверждали это. Оракул с поразительным равнодушием относился к любым попыткам установить с ним непосредственное взаимодействие, одинаково игнорируя и простейшие световые коды, предложенные военными, и громоздкие топологические модели Научного Комитета – модели, которые, по мысли их авторов, должны были объяснить Оракулу биологическую и социальную сущность человека и человечества. Одно время большие надежды возлагались на органолептику. План симбиоза культур – “разумное в разумном” – захватывал воображение. Ученый совет Комитета дрогнул под натиском энтузиастов. Это был период романтики, период нетерпеливых надежд, черный меч апокалипсиса еще не висел над миром, и даже нынешняя Зона Информации еще не была открыта. Четверо молодых футурологов, все – перспективные исследователи будущего культуры, следуя головокружительным концепциям доктора Саакадзе, тоже знаменитого футуролога, кстати, тогдашнего неформального лидера Контактной группы, надев костюмы высокой защиты и нагрузившись всей мыслимой и немыслимой аппаратурой, таща за собой оплетенный металлокерамикой телевизионный кабель, нырнули в мерцающий мокрыми пленками “грибной лес” Чистилища и навсегда растворились среди зарослей гигантских бледных поганок, маслянистый сок которых капал с пластин под шляпками прямо в фосфорные, слабо колеблющиеся языки вечно горящего мха. Связь с группой продолжалась около восьмидесяти секунд, а затем наблюдатели вытащили из “леса” остаток кабеля. Он не был оборван или обрезан, как можно было бы первоначально предполагать, – жилы его, полностью сохраняя структуру, непонятным, по крайней мере для нас, образом истончались и уходили за пределы точности имеющихся приборов. Еще четверо добровольцев готовы были пойти по следам первой группы, но к счастью, энтузиазм поутих, раздались и были услышаны трезвые голоса. Научный Комитет, опомнившись, категорически запретил вторую попытку. Именно тогда по институтам и лабораториям мира прокатилась волна ожесточенных дискуссий о степени допустимого риска в науке. Против Саакадзе было возбуждено так называемое “нравственное расследование”, которое, впрочем, ни к чему конкретному не привело, как и множество других аналогичных расследований, начатых примерно в это же время.
