Что? Ты скажешь – это гордыня, смертный грех…. Да, я горда, монах, я горда даже сейчас, а уж тогда-то…. о, что и говорить об этом! Но это разные вещи – гордость и гордыня.
И я никогда не смогу заставить тебя понять, что я испытала, когда больше не смогла – петь, нести людям то, что рождалось, горело в моей душе и властно искало себе выхода….
Сколько лет, сколько людей, сколько боли понадобилось мне, чтобы понять – да, теперь я действительно больше не умею петь!
Была – на вершине, оказалась – в толпе! Замкнутый круг: только любовь могла вернуть мне утраченный голос, но без голоса – кому я была нужна? Конечно, моя красота все еще была со мной, но я очень быстро поняла, что любят – не за красоту. За что-то другое. А у меня больше не было ничего. Только холодный ум и то, непостижимое, подобное огню, что никуда из меня не ушло….
Я была как кусок сухого льда – обжигала холодом. Впрочем, почему – «была», разве сейчас я не такая?
Утратив голос, я утратила и почтение окружающих. «Не пой, красавица, при мне, а пой при ком-нибудь другом….» А если не можешь – не петь?! Как бы ни была я виновата перед тем, кого не любила, но даже самым ужасным преступникам не назначают такой изощренной казни – века медленного сгорания на внутреннем огне!
Почему, почему вместе с голосом не отобрал он и этот испепеляющий душу дар Слова?! Думала, умру, сгорю, не выдержу этого напряжения, но нет, горела и не сгорала, эта пытка длилась годы, десятилетия, усиливаемая жгучей завистью к тем, кто может петь, кого слушают, как когда-то слушали меня. А я их слушать уже не могла – сердце разрывалось! Как я хотела забрать это – себе, взамен того, что было моим по праву и отнято проклятием…. Кстати, и эту мою зависть чувствовали во мне и не любили меня за это еще сильнее….
Я пыталась убить себя, не в силах нести эту ношу, но после трех неудачных попыток бросила это гнилое дело…. Тогда я покинула родные леса, ушла прочь, гонимая одночеством, как сухой лист осенними ветрами. И однажды ночью, в исступлении, в первый раз раздвинула ткань мироздания.
Новые миры поначалу развлекли меня. Я выбирала такие, которые принадлежали смертным, и не торопилась сообщать им, что я лаиллис. Они называли меня прекрасной госпожой, красота моя повергала их к моим ногам. Но и пылкая влюбленность восторженных юношей, и жажда обладания тех, кто был постарше, ничего не давали моему сердцу. Кусок сухого льда жег душу, и голос не возвращался.
