Снова кивает. Глядит на меня изумленно. Неужто правда красотка его лечит? Ай да я, ай да молодец! И все это, заметьте, граждане ангелы и прочие мучители, с каменным василиском в желудке. Внимайте и трепещите.
– Какая вы!.. – говорит он наконец. – Знаете, Варя, теперь я вам верю. Вы все правильно сказали про врача – ну, почти правильно. Я в нее много лет был влюблен, но тогда она была женой моего друга. А теперь и друг не друг, и она ему не жена. Словом, я и так собирался попробовать – если, конечно, завтра помирать не позовут. Но вы ведь говорите, не позовут?
– Ни в коем случае.
Мотаю головой. Стараюсь. Чувствую себя не то Жанной д’Арк, не то вовсе Зоей Космодемьянской. Или кого там еще пытали немилосердно?..
Мне тоже не слабо. Я держусь.
Дяденька мой наконец собрался уходить. Вынимает из бумажника пятидесятидолларовую купюру. Это, надо понимать, очень круто. Час моей работы стоит триста рублей. А за такое коротенькое гадание больше двухсот брать стыдно.
– Столько – нормально? – спрашивает.
Отвечаю честно, хоть и не в моих это правилах – от денег отказываться:
– Даже много.
– Это ничего, – говорит, – так и надо, чтобы много. Спасибо вам, Варенька. Если все завтра обойдется, с меня еще причитается. Завтра же и причитается. Приду к вам с подарком, можно?
– С четырех до одиннадцати я тут, – киваю.
Его энтузиазм мне понятен. Это он не со мною, это он с судьбой торгуется. Я бы на его месте тоже наобещала с три короба. Да я и на своем наобещаю, пожалуй. Не помешает. Вот: если боль до завтра пройдет, я все эти дядины подарки Марине передарю. Даже если он мне серебристый «мерседес» к черному ходу подгонит. Честно-честно, передарю. Обещаю.
Дала зарок, и вроде полегче стало. Дурацкая, детсадовская техника борьбы с бедой. Но она работает. А мне того и надо.
Клиент наконец уходит. И мы с василиском остаемся наедине.
Услышав, как хлопнула дверь, ведущая в зал, падаю ничком на футон. Издаю наконец протяжный стон. Господи, как же мне этого хотелось! Выкричать, выплюнуть, исторгнуть из себя боль. Всю, без остатка.
Она и правда выстоналась. Заткнувшись, я вдруг поняла, что желудок снова друг мне, а не враг. Не злодей, не масон, не шпион заокеанский. Свой в доску, братушка. Любит меня, жалеет, щадит. Не болит больше. Совсем.
Обретя способность соображать, я содрогаюсь. Обдумав все как следует, содрогаюсь снова. Поразмышляв с четверть часа, понимаю, что так и с ума сойти недолго. Покидаю свой кабинет, бегу, как крыса с тонущего корабля. Бегу к Маринушке. Она хорошая, она любой бред выслушает, скажет что-нибудь простое и мудрое, кофе, что ли, нальет. Посмеется надо мной: «Ну ты выдумала, Варвара-краса! От чужой боли, значит, корчишься? Сопереживание, говоришь? А простое русское слово „совпадение“ тебе известно? – спросит. – Два совпадения в день – это, конечно, много. Но не слишком. Еще и не такое бывает, при твоей-то профессии. Пойди, что ли, – скажет, – прогуляйся».
