– Сволочь! Пьянь! Догулялся! – Из глаз вдовы хлынули слезы. Больше она ничего не смогла сказать, только, переложив визитку в левую руку, правой начала тыкать в ботинки. Дескать, признаю. Колины ботинки. Забулдыги моего беспробудного.
– Сонь, ты только не ругайся, – неожиданно бодро донеслось из тыла толпы.
Толпа шарахнулась, расступаясь. Один из работяг раскатисто заржал, но осекся, устыженный порывом ветра. Кто-то наступил куцей собачке на лапу, и она жалобно тявкнула. Все уставились на потертого типчика, украшенного трехдневной щетиной. Не на мнущие драную матерчатую сумку руки, не на запавшие глаза с красными жилками, а на его торчащие из-под жиденького плащика босые ноги.
– Ах ты... – кинулась в атаку супружница, мгновенно отбросив траурную благочестивость, и наперегонки с ветром стала хлестать, хлестать, хлестать гуляку по щекам, по голове. – Пропил! Пропил ботиночки-то последние!
– Соня, Сонь! Люди ж смотрят... – виновато и глупо улыбаясь, пытался закрыть лицо руками нежданно воскресший.
И пока толпу занимала семейная сцена, Виктор Дмитриевич в сердцах, чиркнув по асфальту подковой, пнул картонку и освободил труп от маскировки.
Тишина навалилась, как насильник в лифте.
Мелко и часто крестясь, старуха попятилась, выронив ведро с мусором, волосы на бородавке встали дыбом.
Первый из джипа с ухмылочкой повернулся было ко второму: глянь, мол, какой у нас в России забавный народ, да так и замер.
Заметив перемену в лице дружка, второй рывком обернулся. Зажмурился. Потряс головой. Открыл глаза и залепетал:
– Слышь, начальник, это не мы Толяна грохнули... Не мы... Нет, отвечаю, было дело, поцапались в бане... С кем не случается по пьяной лавочке... Что правда, то правда – попинали его малость и за дверь вытолкали... Так мы ж потом ему шмотки в окно кинули... – Голос без надежды, что поверят.
Дальше Максим Максимович не слушал, потому что уже сворачивал за угол, кожей ощущая на спине липкий взгляд фээсбэшника.
На Загородном проспекте, не в пример дворику, было светлее. Начинался очередной понедельник. Люди спешили на работу. Не «мерседес», не джип, а, как встарь, служебная «Волга» ждала Максимыча на другой стороне проспекта, возле Витебского вокзала. Правда, пришлось перебегать дорогу перед самым носом у стрекочущего кузнечиком трамвая.
Максимыч дернул на себя незапертую черную дверцу и втиснул тело внутрь салона, на сиденье рядом с шофером, дрыгающим ногой и отмахивающим ладонью такт песни.
