Вслед за испугом неожиданно пришла злость. На себя, на жизнь, на свое творческое бессилие. Индюков достал из сломанной ручки тонкий синий стержень и решительно перечеркнул то, что уже написал. Н-е-ет, подумал он, я от тебя, коза драная, просто так не отстану. Взяла деньги? Как миленькая писать будешь! Дочь Джона Сильвера… Пятнадцать человек на сундук мертвеца и бутылка шампанского. Одним глотком чуть не половину. Так, что там в детективе? Покойники? Трупы? Сейчас он точно кого-нибудь пришьет этим синим стержнем.
— А Сева говорил, вы страшные, — послышалось от двери.
Индюков вздрогнул и резко обернулся. У входа в комнату, прижав к себе плюшевого медведя с полуоторванной лапой, сидел позабытый всеми ребенок.
— Кто это мы? — выдохнул Индюков. С детьми он разговаривать не умел. И оттого, предпочитал держаться от них подальше.
— Покойники, — тихим голосом произнес мальчишка, отрывая лапу окончательно.
Впечатлительная натура поэта тут же нарисовала ему страшную картину сумасшедшей семейки, убивающей гостей и вывозящей трупы безлунными ночами на соседнее кладбище. На огромном ноже, с которым его встретила Нонна, проступили засохшие кровавые пятна, а воздух наполнился запахом смерти и гниения. Но злость была сильнее. Индюков решительно стер все эти ужасы и отвернулся. С чего же все-таки начать? Детектив… убийство… труп… дохлая ворона на дорожке у кладбища… Много дохлых ворон.
— А лысым в могиле не холодно? — мальчишка за спиной осмелел, отложил искалеченного медведя и встал, с любопытством посматривая на странного гостя.
Поэт не прореагировал. Писать стержнем оказалось неудобно, он сгибался в пухлых пальцах и все время норовил испортить и без того малопонятные закорючки, возникавшие на бумаге. Каким лысым? В какой могиле? Как вообще можно творить что-то вечное, сидя в кресле с выпирающей пружиной, когда к тебе пристают с дурацкими вопросами?! Злость на себя вернулась с еще большей силой, и вдруг… в голове поэта прозвенел маленький колокольчик. Индюков даже вздрогнул от неожиданности. Так бывало раньше, давно, в юности… Тогда ему казалось, что это приходит Муза. В длинной греческой тунике, с распущенными длинными волосами и колокольчиком в руке. Окружающий мир исчезает, в пустой белой комнате остаются только Муза и он. Она стоит за его плечом, и поэт чувствует ее теплое дыхание. А на стенах смутными нечеткими контурами сменяют друг друга образы. И когда появляется тот, которого он ждет, за спиной звенит колокольчик.
