— Очень рада познакомиться с вами, миссис Морфэ. Прошу вас, пройдемте в дом. Сегодня такое жаркое утро… Ваш муж знает, что у нас здесь попросту, без церемоний. Мы в это время обычно пьем чай.
— Нет, нет! — вмешался Фриско, как видно не желая дать ей выйти с честью из затруднительного положения. — Мы ведь, собственно говоря, приехали повидаться с Пэдди. У меня к нему есть дельце. Дома он?
— Он у себя — первая дверь, как подниметесь на крыльцо, — отвечала Салли и снова занялась своим бельем.
Она подняла стоявшую у ее ног корзину с мокрым запылившимся бельем и понесла в прачечную, а мистер де Морфэ направился со своей молодой супругой к увитому диким виноградом, залитому солнцем крылечку.
Миссис Гауг помнила все, что произошло после ее стычки с Пэдди Кеваном, — все, до мельчайших подробностей, день за днем, месяц за месяцем. Да и Динни Квину эти события врезались в память. С того дня пошли все беды, и, быть может, поэтому оба они так часто возвращались к нему в своих воспоминаниях.
Прежде всего приехал Билл Иегосафат.
В то утро, когда Салли выложила все напрямик Пэдди Кевану, Динни и Билл шагали рядом по Боулдерскому шоссе.
— Смотри, Билл, вот она — Золотая Миля. «Квадратная миля богатейших в мире золотоносных месторождений», как принято у нас говорить.
Динни остановился посреди пыльной дороги, глядя вдаль на Боулдерский кряж и на сползающий с его склонов вниз, на голую, выжженную солнцем равнину, убогий рудничный поселок.
Билл Джерити, более известный когда-то на приисках под кличкой Билл Иегосафат, тоже глядел, как зачарованный, на искромсанный склон кряжа и остроконечные груды отвалов возле больших рудников — на бурые, серые, красноватые и красновато-коричневые слежавшиеся пласты шлама; на сараи, склады, надшахтные строения, толчейные станы, обогатительные фабрики; на уныло однообразный лес копров и вышек, уходящих в голубое небо; на высокие черные трубы и клубы желтого дыма, плывущие над поселком и тающие вдали. И всюду, куда ни глянь, среди заброшенных шахт и груд развороченной земли, сбившись в кучу, как а любой трущобе городского предместья, теснились жалкие лачуги из ржавого железа и дерюжные хибарки, перемежаясь кое-где с изъеденными красной пылью беленными домишками.
Биллу Джерити, который не был на приисках двенадцать лет, эта картина показалась незнакомой, мрачной и зловещей.
— Дьявольщина, клянусь святым Иегосафатом! — воскликнул он. — Я просто глазам своим не верю. Когда Пэдди Хэннан притащил с Маританы целую пригоршню самородков и мы застолбили себе участки рядом, ведь тут же были тогда непролазные заросли — от нашего лагеря и до самого склона! А теперь все голо, как в пустыне, — ни деревца, ни кустика!
