Артур не мог понять почему, — из всех — лишь Мордрета не трогают, не вызывают должного уважения, его стремления к возвышенному, как будто вера и желание высокого — оставили его вместе с детскими болезнями. Он видел, что его сын, придя ему на смену, не станет поддерживать тот дух, который он так старательно взращивал, заставляя из баллад становиться явью, — и то, что при нем самом горело и жило — при Мордрете в лучшем случае останется лишь данью традиции. А это-то и будет смертью — настоящей смертью Артура! И не мог простить…
И потому он ухватился за доказательства прямой измены с облегчением. Все было правильно и просто: грех остается грехом, и порождает грех, и влечет неминуемую кару, а мир его — останется нерушим, лишь более подкрепленный самопожертвованием короля, обрушившего справедливое возмездие на голову собственного сына!
И Артур, забыв о ране, бросился в Британию, неся воздаяние предателям на острие своего меча, так поспешно, — что даже опередил весть о своем возвращении.
Соединившись и примирившись с Ланселотом, — из всех его покаянных слов, рыданий и молебствований, он услышал лишь одну внятную новость — о встрече Мордрета с саксами под Камланном, не осознав даже, что вся Британия, а не только Гвенхивар и Ланселот считали его погибшим. Он жаждал битвы — правой и скорой! И был счастлив, давая сигнал к атаке!
…Мордрет думал только об одном — как вывести свой немногочисленный отряд из бойни.
Их зажало в клещи между саксами, с которыми он так и не успел скрепить договор и которые теперь, похоже, приняли переговоры за хитрость и ловушку, — и войском Артура, уверенными, что бьются с предателями и изменниками.
Он был уверен, абсолютно уверен, — что все еще возможно исправить — объясниться и с тем и с другими, надо было только остановить битву! Собственно даже не битву, а беспорядочную свалку, в которой бились все против всех, ориентируясь лишь на цвета своих родичей и проверенных товарищей…
Саксов было мало, и они отступали. Мордрет отдал приказ отводить людей, а сам сделал попытку прорваться туда, где в последний раз видел плащ так внезапно и не вовремя воскресшего Артура — единственного кто мог прекратить все это. …Он был без доспехов — он ведь не собирался биться — и без шлема, только обруч на черных волосах тускло отсвечивал металлом… Парадная спата, — непривычная к руке, отягченная украшениями, — была не самым удобным оружием…
Его душила злоба на нелепость происходящего, на тех, кого он был вынужден убивать, что бы не быть убитым самому! А король был совсем рядом…
