Моргиан тоже справилась с потрясением, перейдя на привычный для них тон.
— Официальный развод с королевой не возможен без широкой огласки. Не просто внебрачной связи — инцеста…
Мордрет задумался.
— Кто еще знает, кроме Вивиан?
— Моргиас.
— Матерь Керидвенн! Странно, что она еще молчит!
— Ей не выгодно. Она ведь тоже сестра короля. А ее дети рождены в законном браке.
— Зато ей крайне выгодна смерть Артура от моей руки! — мрачно усмехнулся Мордрет, и Моргиан вовсе лишилась слов, хватая ртом воздух.
Это было уже слишком! За что его судят такой мерой?! Мордрет отвернулся, быстро сказав:
— Мне не нужна корона! Полосы в гербе она все равно не скроет…
«Как и не вернет того, чего у него никогда не было…» Он вышел, не спрашивая разрешения уйти, — ведь есть же предел тому, что можно вынести!
А Моргиан осталась сидеть, в смятении раздумывая, как быстро и как рано ее сын стал взрослым… И как же мало она знает его!
Потрясенная до глубины души не только тем, что Мордрету известно о его происхождении и пророчестве, но и неистовой страстностью его натуры, которую он так долго и старательно скрывал, Моргиан была не способна думать ни о чем ином. Ей казалось, что она увидела совсем иное его лицо: Мордрет отнюдь не был холоден, в его душе кипело пламя… И не могла понять за чем же ему скрывать его? Почему никогда он не был откровенен? Почему же он не пришел разрешить свои сомнения к ней, хотя бы просто не выплеснул свое негодование, как сделал бы любой… Впервые приоткрывшись на недолгий миг, Мордрет дал различить ей страсть и силу, гнев… И Моргиан не помнила себя от страха, боясь не только за него, но уже и самого Мордрета, — ибо что может быть опаснее, чем соединение знания, обиды и мрачной воли?!
Растерянная, удрученная, она не замечала ничего вокруг, нетерпеливо дожидаясь того момента, когда Уриенс и его новая королева должны будут отбыть в Уэльс, и между Мордретом и Артуром пролягут пыльные мили. Она даже не сразу поняла, что произошло, с трудом пытаясь вникнуть в наступившую вдруг неразбериху, оборвавшуюся звоном клинков.
…Что бы спустя целую вечность полнейшего оцепенения, приникнуть к окровавленному телу, целуя стынущие губы…
Новая королева Уэльса, фея Моргана, в беспамятстве все поправляла разметавшиеся по плитам кудри, и крик ее недвусмысленно заявлял о причине столь глубокого горя:
— Акколон! Акколон… мой ласковый, веселый, нежный Акколон!
Это было так вызывающе откровенно, что на мгновенье все застыли в стыдливом потрясении. Разумеется, их отношения, как и многие другие ни для кого не были секретом. Но так уж принято, что на подобные приключения следует закрывать глаза, делая вид, что все ограничивается лишь пением баллад и совместными танцами.
