— Что… что вы хотите сказать?
— Только то, что у вас есть блестящая возможность доказать свою преданность. Вот, возьмите лук… Да берите, берите, не бойтесь! Вот так! А теперь забирайтесь повыше — вон туда, на крышу, и, когда пророк будет проезжать мимо, выстрелите. Понял меня, негодный?!
И так велик был страх главного казия перед жестоким, властным Бурбулитом, что он только молча кивнул головой и дрожащей рукой принял тяжелый лук.
— Когда будете целиться, руки ваши не должны дрожать, — как ни в чем не бывало, снова перейдя на «вы», наставлял его Бурбулит. — Прицел возьмите чуть вперед. А я…
Он помедлил, зловеще глядя на Хашим а Хезиддина Хума.
— В это время я буду под куполом соседнего дома и буду за вас молиться. А так как оттуда до вас совсем близко, то думлю, что вы не рискнете промахнуться. Иначе…
Он вынул из ножен изукрашенный драгоценными камнями кинжал. Главный казий знал, что Бурбулит Идрис Ибрагим действительно мастерски владеет кинжалом, умеет метнуть его, если понадобится, без промаха… Он словно почувствовал холод стали у себя между лопатками, поежился. Потом беспрекословно стал карабкаться на крышу.
Чем ближе подходили люди, тем большая тревога охватывала трусливого казия. Он то и дело косился на противоположную крышу, где, казалось ему, белеет фигура Бурбулита. Он и не знал, что тот давно исчез.
Вот белый призрак пророка поравнялся с ним. Стал виден и Осел-Создатель, который бодро стучал копытами по мраморным плитам, Казий: натянул тетиву, прицелился во всадника. Он чувствовал себя как человек, которого заживо поджаривают в кипящем масле, — страх терзал его, сводил дрожью руки. Когда стрела, пущенная им, вонзилась в голову пророка, он в ужасе закрыл глаза, и тут же, оступившись, полетел с крыши… С ужасным воплем свалился он в горячий родник, который кипел во дворе, огражденный каменной кладкой.
Когда к нему подбежали сопровождающие Аламазона молодые стрелки, главному казию уже было безразлично, что придет к нему первым — гнев пророка или кинжал Бурбулита…
Стрела, вонзившаяся в Аламазона, по счастливой случайности попала в толстые складки чалмы и лишь слегка поцарапала его. К чести отважного мушкетера, он продолжал ехать как ни в чем не бывало, хотя за первой стрелой могли последовать и другие, более меткие. Народ же, увидев, что стрела, вонзившаяся в голову, не причинила пророку никакого вреда, разразился восторженными воплями, по переулкам пошла гулять молва о том, что некий нечестивец, осмелившийся выстрелить в пророка Мадумара, был тут же наказан небесными силами!
