Аламазон и его пехота | страница 28



— Что вы такое говорите, племянник? — вкрадчиво перешел на «вы» Бурбулит. — Неужели нельзя и сказать по родственному? Хотите — мойтесь, хотите — нет.

— Нет! Мыться — не желаю!

— Молодец! Вот это действительно гнев владыки! Бурбулит с деланной улыбкой повернулся к сестре. — Вот увидите, дорогая сестра, что из моего племянника получится такой владыка, которого еще не видел наш Юлдузстан!

Эти слова понравились Фонусу.

— Ну что ж, мне нравится, как вы стали говорить.

Может быть, завтра оставлю вас командующим всеми войсками!

— Сын мой, вы не должны забывать, чего стоило вашему дяде возвести вас на трон! — умильно заговорила Мастан. — Сколько мы старались, а вы говорите «может быть!»

— Пусть не суется ко мне со своими умываниями!

— Он хотел как лучше, — уговаривала мать будущего владыку. — Чтобы не смеялись над вами во дворце!

— Ах так? — закричал на всю комнату Фонус. — Они не смеют даже подумать о том, что могут смеяться над падишахом! Я сам им стану указывать и смеяться! По-смотрим, что они заговорят, когда сами станут немытыми и грязными!

С этого он и начал. Сразу после торжественной церемонии во всеуслышание объявил:

— Все бани, имеющиеся в провинции, — уничтожить!

— Как уничтожить?! Что за польза от этого будет государству? — присутствующие дружно ахнули… Но новый падишах прервал их возражения:

— Мало этого: с завтрашнего дня во дворце не должно быть ви одного чистого человека. И чтобы показать всем, что это навечно, я беру себе новое имя. Отныне я буду называться Грязнулей Первым. Первым! Никто до меня не осмеливался ввести новые порядки, а я введу. Меня навсегда запомнит история!

— Но грязь приносит болезни и лишние смярти, — возразил один из придворных.

— Отрубить ему голову! — приказа новый падишах.

— Можешь отрубить голову и мне, о владыка, — склонился перед Грязнулей первым Хумо Хартум. — Но я скажу то же самое…

Несколько мгновений в огромном зале стояла тишина. Визирь и Грязнуля Первый смотрели в глаза друг другу.

— Тебе, сумасшедший старик, я не отрублю голову, сказал наконец падишах. — Ты много сделал хорошего для моего отца. Но отныне ты навсегда удалишься в изгнание! А главным визирем станет мой дядя — Бурбулит Идрис Ибрагим!

Новый главный визирь не сопротивлялся прихоти владыки. И вскоре на всех площадях и улицах глашатаи объявили о новом указе:

— Эй, люди, слушайте! Умные и невежи, обиженные и счастливые, чабаны, нюхающие навоз, женщины, нюхающие цветы, не говорите, что не слышали. Наш милостивый падишах, проявляя большую заботу о своих подданных, с сегодняшнего дня освободил их от необходимости мыться и купаться. Кто будет отвергать эту милость, будет арестован и наказан палками. Чистые, как опасные бунтовщики, будут заключены в темницы. Эхе-хей!..