– Что-то будет? – не выдерживаю я, думая о войне.
– Пусть он пока останется здесь… если ты не возражаешь.
Я смотрю на нее, она закрывает глаза. Я тоже. Радио тихо бормочет рядом, время от времени я просыпаюсь, усиливаю звук, прикладываю ухо к динамику, слушаю и снова засыпаю. В доме все время слышится шлепанье босых ног. Сначала бродит Дафи, потом я различаю его шаги, потом встает и уходит Ася, шепот, смесь страха и сдерживаемой страсти. Томление, растворенное в далеких крови и огне.
Внезапно на меня наваливается какая-то слабость…
Я поднимаюсь чуть свет. Ася и Дафи спят. Из рабочей комнаты слышатся веселые мелодии. Вот последняя картина, которая врезалась мне в память. Он полусидит-полулежит, голова покрыта простыней, транзистор под простыней передает марши. Сошел с ума?
Я слегка прикоснулся к нему. Он стянул с лица простыню, не удивился, но глаза не открыл.
– Они продвигаются? А? Что там происходит? На нем мои старые пижамные штаны. Я стою над ним, тяжелое спокойствие охватывает меня, известное мое спокойствие, в которое я, бывает, впадаю и которым заражаются и окружающие.
– Лучше тебе пойти туда, – говорю я тихо, почти ласково.
– Куда?
– Выяснить, на каком ты тут положении… У тебя могут быть сложности с выездом… Для чего они тебе?
В его глазах глубокое смятение. «Славный он, этот любовник, – думаю я, – этот насмерть перепуганный любовник».
– Ты считаешь, я им понадоблюсь? Что, нечем им больше заниматься?
– На фронт тебя не пошлют, не волнуйся. Но лучше, чтобы документы были в порядке. Лучше объявиться.
– Может быть, через несколько дней… или завтра…
– Нет, иди немедленно. Вдруг вся эта война кончится, а тут ты заявишься, еще обвинят тебя…
– Неужели война так вдруг может прекратиться?
– Почему же нет?
За мной стоит Ася, с растрепанными волосами, босая, в распахнутой ночной рубашке, совсем забылась, прислушивается к нашей беседе.
Я положил руку на голое его плечо:
– Идем, поешь чего-нибудь, тебе надо выйти пораньше. Сегодня там будет куча народу.
Он казался разбитым, но сразу же встал, оделся; я тоже пошел одеться. Дал ему свою бритву, он помылся, пошел на кухню, я поставил перед ним завтрак, приготовил завтрак и для Аси, которая беспокойно бродила, не зная, за что взяться. Мы втроем молча съели по куску хлеба с творогом, выпили по чашке кофе, и еще по чашке. Было шесть часов утра. По радио хор запел «Властителя мира». Потом прочли дневную главу из Танаха.[4]
Он был очень удивлен, слушал серьезно, почти со страхом. Он не знал, что у нас так всегда начинаются радиопередачи.
