— У каждого из них были свои отклонения. И свои сублимации, — напомнил Вейдеманис. — Может, у твоего «писателя» тоже такие отклонения.
— Но они не убивали людей, — жестко заметил Дронго, — и их фобии причиняли им гораздо больше страданий, чем окружающим людям. Гений может быть с сильными отклонениями, но он не способен отнять жизнь у другого человека. В этом я абсолютно убежден.
— Значит, твой автор не гений.
— Надеюсь, что нет. Но его сублимация вылилась в подобные убийства. И еще он хочет, чтобы о нем все знали. Чтобы его записи издавались и читались. Какие подробности тебе удалось узнать?
— Почти никаких. Я даже пошел к местному участковому. Девочка из благополучной семьи. Возвращалась из музыкальной школы. Убийца напал на нее, когда она проходила мимо строящегося здания, в котором никого не было.
— Почему?
— Был вечер субботы. Рабочие уже закончили свою работу. Преступник затащил девочку в это здание. Там ничего не было слышно, но она, очевидно, не очень кричала, просто не успела.
— Каждый раз, когда слышу о таких преступлениях, меня трясет от злости, — признался Дронго. — Если так будет продолжаться и дальше, то скоро во всех странах примут особые законы против педофилов. Их просто начнут стерилизовать после первых же преступлений. Даже в цивилизованной Европе.
— Я бы тоже проголосовал за эти законы, — заявил Эдгар, — а то получается странно. Педофилы-насильники получают несколько лет тюрьмы, потом выходят за примерное поведение и снова нападают на детей.
— И еще добавь к этому их адскую жизнь в колониях и тюрьмах, — напомнил Дронго, — где насильников не особенно жалуют. Их самих насилуют и избивают до полусмерти. Они отбывают не просто срок на зоне, а проходят через все круги ада. И выходят на свободу в сто раз более обозленными и мстительными, чем раньше.
— Ты думаешь, это похожий случай?
— Не знаю. Не думаю. Для обычного насильника или бывшего тюремного зэка он достаточно образован и умен.
— Выходит, что он сначала писатель, а уже потом насильник и убийца. Или наоборот?
— Ни то и ни другое. Судя по всему, его опусы — это документальное отображение его подвигов. Но он решился на подобные действия не сразу. Сначала прислал в редакцию несколько своих рукописей, словно проверяя возможную реакцию посторонних людей на его взгляды. Понимаешь, в чем дело? Он решился на подобные преступления не тогда, когда вышел на охоту за своими жертвами. А гораздо раньше. Когда решил начать доверять бумаге свои мысли. Более того, именно тогда, когда решился послать свои рукописи в издательство. Вот тогда он и перешел своеобразный «рубикон». А уже потом, когда он выплеснул все свои тайные мысли на бумагу и сделал их явными, он решился и на физические действия, посчитав, что может себе позволить то, о чем он раньше только мечтал.
