— Кто такой Валерий Львович?
— Ай-яй-яй-яй… В поликлинику-то, видать, уже и дорожку забыла. Валерий Львович — наш новый психотерапевт.
— И он…
— Оценил, — с удовольствием выговорил Артём. — Я, собственно, чего к нему ходил-то? Думаю: а не злоупотребляю ли я метафорами? Яркие краски, знаешь, свойственны истероидам… Нет, говорит, в самый раз. Оч-чень, говорит, запоминающийся женский образ.
— Женский?!
— Ну не мужской же, согласись. Так что прошел собеседование по собственному желанию. Вот, кстати… — Артём извлек из внутреннего кармана пиджака вчетверо сложенную бумагу, развернул. — Все чин по чину, как видишь. Штамп, печать…
— Ты что, взятку дал участковому? — испуганно глядя на мужа, спросила Виктория шепотом.
— Обижаешь! — Вздернув голову еще выше, Артём спрятал бумагу. Прошествовал мимо остолбеневшей супруги и вышел вон.
— Иди-иди! — запоздало крикнула она вослед. — А то там, не дай бог, без тебя Родину на хор поставят!..
И ударилась в слезы.
Да еще безумный, убежавший из больницы,
Выскочил, растерзанный…
Валерий Брюсов.
Вырвался! Как и всякий закоренелый грешник, он чувствовал при этом одновременно и стыд, и радость.
Обогнув магазин «Недотыкомка», что на углу Батюшкова и Чаадаева, Артём свернул в скверик, где спросил в аптечном киоске стакан воды и, проглотив залпом три водочные капсулы, присел на скамью — подождать, пока усвоится.
Вскоре напряжение спало. Расслабившись, Стратополох задумчиво выпятил губы, затем спохватился и подобрал. Симптом хоботка. Вряд ли в Артёме заподозрят кататоника, но, как говорится, береженого бог бережет.
Некоторое время литератор благожелательно озирал аллею, затем взгляд его упал на уличный автомат «Моментальная патография». В последнее время их понатыкали повсюду. Помнится, узнав впервые значение этого странного слова, Стратополох похолодел. «Изучение творчества писателей, поэтов, художников, мыслителей с целью оценки личности автора как психически больного». Оказалось, ничего страшного. Новое развлечение многим пришлось по вкусу, особенно подросткам: набирали на мониторе какую-нибудь малоприличную чушь, а потом ржали по-жеребячьи над диагнозом.
Артём поднялся и, подойдя к автомату, сунул в прорезь кредитную карточку. Набрал на память полстрофы, тронул пусковую клавишу, после чего минут пять, не меньше, любовался полученным ответом:
«Но тих был наш бивак открытый:
(1. афония — утрата голоса, отсутствие звучной речи при сохранении шепотной в рамках истерических психозов и неврозов; 2. клаустрофобия — непреодолимый страх замкнутых помещений.)
