- Каково назначение этой машины? - поинтересовался посол. - Не представляет ли она угрозу безопасности США?
- Отнюдь. Наши конструкторы создали это оружие на случай войны с Китаем, для пробития брешей в Великой Китайской стене.
- В любом случае ваши новые вооружения не должны нарушить баланс сил в Центральной Европе. Пусть инспекторы ОБСЕ посетят оборонные заводы, занятые производством этих вооружений, а также ряд гарнизонов и мест дислокации.
Киршбоу записывал, и лицо его было то строгим, то торжествующим, то презрительно-недоверчивым.
Есаул понимал переживания посла. Киршбоу был тем, кто присутствовал при окончательном сломе стратегического соперника. Посол торжествовал победу, презирал в лице Есаула проигравшего врага. Но одновременно любил этого жалкого пораженца, доставившего ему радость победы, решившего устроить в честь победителя фольклорный праздник. Любовь к поверженному врагу была любовью хозяина к усмиренному рабу, готовому исполнять самые унизительные и черновые работы.
Именно этого и добивался Есаул, приглашая посла на праздник. Услужливым видом, подобострастными жестами не давал возможность Киршбоу разглядеть беспощадные искры, мелькавшие вдруг в его прищуренных темных глазах.
Парад завершился, и на луг повалил народ из окрестных селений. Бабы, мужики, малолетние дети. Иные женщины, страдающие от бесплодия, в последний раз получали возможность прикоснуться к целительной ракете истосковавшимися лобками. Приближались, задирали подолы, терлись бездетным тоскующим лоном о титановые сопла, сияющие обтекатели, графитовые, жаростойкие рули. Доходили до исступления, начинали кричать, валились без сил, после чего их уносили заботливые мужики, некоторых уже беременными. Откуда ни возьмись, появилось множество белокурых ребятишек с заостренным темечком. Подбегали к ракете с криками: "Тятя! Тятя!" - будто прощались с отцом родимым. Их матери, готовясь к вдовству, обнимали обреченную ракету, напоминали стрелецких жен в утро жестокой казни.
Посол, по природе своей человек не жестокий, не мог сдержать слез.
- Трогательно и по-русски искренне! Мы, американцы, не можем не сострадать чужому горю, - произнес Киршбоу, вытирая глаза платочком.
- Не всё так печально, господин посол, - утешал его Есаул, указывая на приближавшуюся живописную процессию. - Есть и отрадные стороны.
Из лугов, по проселкам, двигалась разношерстная жизнерадостная толпа. Крестьяне в домотканых одеждах, с холщовыми сумками на боках. Женщины в чеботах, с кульками на дрючках. Дети мал-мала меньше с трещотками и бубенцами. Одни опирались на страннические посохи. Другие бодро месили пыль босыми ногами. Третьи притоптывали лапоточками, распевая: "Уж я матушку-ракетушку разукрашу, распишу, я ей косу заплету, я ей ленту повяжу…" Впереди живописной группы вышагивал господин в бархатном сюртуке, широкополой шляпе, из-под которой ниспадали на плечи пышные, с сединой кудри. Это был известный арт-критик Федор Ромер, славный тем, что путешествовал по деревням и скупал крестьян, но без земли, а "на вывоз". Купленные им крестьянские семьи, включавшие глубоких старцев и грудных младенцев, содержались им в специальных ангарах, где крестьяне обучались ремеслам, учились лепить игрушки, расписывали матрешек, плели кружева, точили деревянные ложки, плели из соломки забавные сувениры. Нерадивых секли, старательных, наоборот, награждали. Теперь эта крепостная артель прибыла к ракете, расположилась вокруг белого столпа. Мастера извлекали из котомок и кульков орудия производства - кисти, краски, стамески, ножовки, готовились к творчеству.
