– Главным образом вот это. – Она обняла Поллетти и поцеловала его с энтузиазмом и страстью, которыми отличались многие ее поступки.
– М-м-м, – пробормотал Поллетти. Внезапно он поднял голову и прислушался. – Странно…
– Что странно? – спросила Кэролайн.
– Должно быть, послышалось… Как будто звон церковных колоколов.
Кэролайн отвела взгляд в сторону с забавным намеком на кокетство, характерным даже для самых простых ее жестов.
– Да, звон колоколов! – воскликнул Поллетти. – Вот, снова!
– Пошли посмотрим, – предложила Кэролайн.
Они выбрались из вертолета и, держась за руки, обогнули выступающую скалу. Ярдах в двадцати под нависающим гранитным утесом стояла маленькая церковка. В дверях церкви виднелась черная фигура священника. Он улыбнулся и приветливо махнул рукой.
– Как интересно! – Кэролайн потянула Поллетти за руку.
– Очаровательно, потрясающе, необычно, – отозвался Поллетти. В его голосе было меньше энтузиазма, чем раньше. – Да, интересно, – добавил он более уверенным тоном, – но вряд ли заслуживает доверия.
– Пошли-пошли, – сказала Кэролайн.
Они вошли в церковь и приблизились к алтарю. Девушка встала перед священником на колени, после недолгого колебания Поллетти последовал ее примеру. Откуда-то послышалась органная музыка. Священник просиял и начал церемонию.
– Согласна ли ты, Кэролайн, взять этого мужчину, Марчелло, себе в мужья?
– Да, – пылко ответила Кэролайн.
– А ты, Марчелло, согласен взять эту женщину, Кэролайн, себе в жены?
– Нет, – убежденно отозвался Поллетти.
Священник опустил Библию. Поллетти увидел, что он заложил нужную страницу дулом автоматического «кольта» сорок пятого калибра.
– Согласен ли ты, Марчелло, взять эту женщину, Кэролайн, себе в жены? – повторил святой отец.
– Да… пожалуй, – ответил Поллетти. – Я хотел лишь подождать несколько дней, чтобы на церемонии могли присутствовать мои родители.
– Мы еще раз устроим венчание для твоих родителей, – заявила Кэролайн.
– Ego conjugo vos in matrimonio…[6] – начал священник.
Кэролайн быстро подала Поллетти кольцо, и они обменялись кольцами в классической старинной церемонии, которая всегда казалась Поллетти такой трогательной.
За стеной стонал и жаловался ветер пустыни; Поллетти молчал и улыбался.
