— Да, конечно, Александр Львович. Мне, значит, не нужно ничего вам объяснять?
— Кое-что все-таки придется. Хотелось бы знать, хотя бы в самых общих чертах, в чем заключался этот эксперимент в Цюрихе, закончившийся такой катастрофой. Да, и имейте в виду, что элементарное представление о современной физике я имею. В частности, об элементарных частицах.
— Ну, тогда это значительно облегчает задачу нашего взаимопонимания. А что касается эксперимента, производившегося в Международном центре ядерных исследований, то об этом мы можем только догадываться. Имея возможность с помощью нового ускорителя сообщать заряженным частицам небывалую в предыдущей практике энергию, экспериментаторы надеялись проникнуть за пределы радиуса ядерных взаимодействий. Он равен примерно десяти в минус тринадцатой степени сантиметра. А новый сверхмощный ускоритель позволял прозондировать пространство, составляющее уже минус шестнадцатую и даже, наверно, семнадцатую степень сантиметра. Тут-то и предполагалось обнаружить нечто принципиально новое… Возможно, им это и удалось, но, к сожалению, слишком уж дорогой ценой.
— Михаил Николаевич может, значит, и не объяснить, что же все-таки там произошло?
— Да, весьма вероятно, что это будет ему не под силу, — задумчиво покачивает головой академик Урусов, — ибо происшедшая там катастрофа почти не объяснима. Михаил Николаевич смог бы, однако, сообщить нам о ходе эксперимента, о каких-то своих догадках и тех предварительных результатах, которые были получены перед катастрофой. Ну, а у вас есть какая-нибудь надежда ускорить окончательное выздоровление Холмского?
— Теперь есть, но с вашей помощью.
— С моей?
— Да, именно с вашей. У нас с Евгенией Антоновной почти нет больше сомнений, что Михаил Николаевич слушает радио, когда остается дома один. И он, конечно, хорошо понимает всю сложность теперешней ситуации.
— А нельзя разве убрать радиоприемник?
— Нет, теперь этого не следует делать. Это сразу же его насторожит, и уж тогда-то он просто потребует, чтобы мы сообщили ему истинное положение. А пока мы стараемся ничем его не тревожить. Всякое волнение может ухудшить его состояние. Если бы ситуация не была столь необычайной, память его уже восстановилась бы, пожалуй. А пока все осложнено… Даже в том случае, если он и не слушал иностранных передач, не понимает разве, как важно вспомнить все то, что там произошло? И думается мне, что именно этот страх, боязнь не вспомнить всего, буквально парализуют его…
