Однако между логосом и мифом существует непроходимая пропасть. Ибо при
применении принципа логоса к предметной сфере мифа не только утрачивается живое
многообразие мифа и ослабляется систематизирующее единство и абстрактная
понятийность, но миф подчиняется трансцендентности, которой чужда его
направленность на чувственно воспринимаемое. Так, на вершине платоновской
систематики идей находится идея блага, которую невозможно созерцать. У
Аристотеля боги, которые движут сферы, подчинены единому богу, который является
высшей и последней причиной движения, сам недвижим и пребывает в абсолютной
трасцендентности.
Благодаря этому выступает не только отличие между мифом и логосом, но может
быть правильно понято отличие между логосом и наукой. Ибо оказывается, что
обычная формулировка принципа логоса неточна, приводит к недоразумениям и
скорее должна гласить: следует искать доказательства для высшей
трансцендентности и демонстрировать связи обоснования, согласно которым все в
конечном счете имеет общие корни в трансцендентном, будь то благо, бог или
что-либо еще. В этом смысле логос есть метафизика в классическом понимании
слова. Но если мы сравним эту метафизику с онтологией, которая лежит в основе
науки, тогда мы увидим, что их миры различны и что только шаткая формулировка
основного принципа, лежащего в основе логоса, навязывает мнение, что логос есть
разновидность до-науки. Ибо научная онтология характеризуется именно тем, что
освобождается от всего трансцендентного.
Однако метафизика логоса не что иное как онтологический концепт. Поэтому
заканчивается также сравнение между мифом и греческим логосом с одной стороны и
греческим логосом и наукой с другой стороны точно так же, как между мифом и
наукой: переходы от мифа к логосу и от логоса к науке были не прогрессом, а
переходами к новым аспектам реальности.
История духа, таким образом, не должна (здесь я перехожу к последнему пункту)
пониматься как линейное движение от примитивного к высшему. Она демонстрирует
скачки и повороты, в которых общее направление полностью изменяется.
Впечатление подъема к вершине, как было замечено в начале доклада, возникает
лишь благодаря тому, что мы рассматриваем историю с ее конца, а именно, от
научно-технической эпохи.
Здесь возникает однако вопрос, как объяснить эти скачки и повороты к новым
аспектам реальности. Какое объясняющее понятие должны мы положить в основу
ответа? Научное, метафизиченское или мифическое? Как только мы применим одно из
них, все прочее понимание действительности будет рассматриваться в свете
соответствуюшщей онтологии и будет закрепляться в представлении, будто только
она истинна и поэтому люди в той или иной степени всегда ей руководствовались.
Для этого однако нет теоретических оснований.
