Я та висячая гардина,
Что на окошке у стола.
Мне задувает ветер в спину
И ласки просит чтоб дала.
Вот, помню, жизнь была когда-то:
Паркет дубовый приставал,
Так ненавязчиво, ребята,
Все ночью ножки щекотал.
А тут линолеум лежит,
Такой холодный и пустой.
Ну что за жизнь, нет, что за жизнь?
Сплошной покой. Опять покой.
Расскажу вам случай дивный.
В замке я одном жила,
И повсюду там гардины,
Я ж успешней всех была.
Вот такая, значит, фишка.
Был со мной и молодой,
Помню, звали его Гришкой,
Не Распутин, домовой.
Помню, спрячется под юбку
И тихонько там сидит,
Иль шалим мы не на шутку,
Позабыв девичий стыд.
Помню, на балу висела,
Был поручик молодой,
На него я вид имела.
В общем, было так: зимой
Девок он грузил умело,
Блистал вышитый камзол.
Вдруг приблизился несмело…
Высморкался в мой подол.
Я б стерпела, ничего,
Да вельможи увидали,
За дверь выставив его,
Меня долго оттирали.
Потом мучилась на полке
Я, не зная, что со мной.
А потом решила: «Волки!
Самодержцев всех долой!»
Как ни странно, все случилось,
Лозунг был тому виной.
Я взбодрилась и отмылась,
Взмыла в Смольном над толпой.
И Ильич, шутник, однако,
Помню, сядет, смотрит в пол,
А потом кричит: «Пора-ка,
В броневик. Поставить в холл!»
Тащат в дверь, а он не лезет,
Значит, нужно чрез окно,
