Андрей скрипнул зубами. Она всегда себя считала выше, чем он, а теперь… он представил, как старательно она будет изображать безмятежное, спокойное лицо, на самом деле с трудом перенося его присутствие, что ему стало так горько, как никогда раньше не было. Он умел ставить людей на место или не замечать их вовсе — в зависимости от обстоятельств, но теперь он почему-то не мог проделать ни того, ни другого. Только чувствовал тупую боль и муку от собственного бессилия.
Мила чувствовала, что нужно немедленно что-то сказать, чтобы Андрей не подумал о ней плохо. Hо на ум ничего не шло.
— Если бы не ты, Андрей, то черви жрали бы сейчас мой труп, — вдруг услышала она свой голос и поразилась его спокойствию и твёрдости. — А этим гадам туда и дорога. Они убили моего отца, и наверняка не его одного. Хотела бы я сама кого-нибудь из них застрелить, но слишком испугалась… Что касается «заскоков», то сейчас, по-моему, нормальных людей вообще не осталось. Рассказывай дальше.
Андрей бесшумно выпустил воздух. Он вспомнил первый разговор с Милой. Ему ведь всё ещё тогда стало про неё ясно. Она не такая, как остальные…
— Когда призвали, я попал в спецназ, а потом — на войну. Три года служил по контракту… Потом поехал в Москву. Квартиру дедову давно ловкач какой-то присвоил, денег на тяжбы, суды у меня, конечно, не было, те, что за службу заплатили… может, где-то на периферии их и хватило бы ненадолго, но в родном городе мне что-то жить не хотелось… В поезде вместе со мной ехали дембеля, "зелёные фуфайки".
— Кто? — переспросила Мила. Андрей усмехнулся:
— Страшная сила. Суперподразделение. Ребята крутые, им даже оружия не дают.
— Почему?
Андрей расхохотался:
— Да стройбат ехал. Стройбат! Это шутка такая о них: президент США разговаривает со шпионом: "Hу, какие войска в СССР самые что ни на есть крутые? "Голубые береты"?" Шпион отвечает: "Что вы, сэр! У них есть ещё "зелёные фуфайки" — это просто звери. Им даже оружия не дают."
Мила изобразила слабую улыбку.
— …Вот, один и привязался: "Продай форму!" Хотелось, наверное, перед девушкой пофилонить. Я продал. Уж не знаю, где он столько денег набрал, наверное, они вскладчину купили.
— Так… А сам ты в его форму переоделся?
— Гениально! И как ты догадалась?!
— Hе паясничай! Теперь мне всё ясно… Отец знал?
— Частично.
Мила замолчала. Она будто видела — за этим коротким рассказом кроется огромный, бесформенный горький ком, но вдруг ясно поняла, что ничего больше, никаких подробностей никогда не узнает.
