И вот Мила с командой ехала домой. Спектаклям уже не требовался режиссёр. Они были полностью готовы и отшлифованы до деталей. Роли Маринки и других без труда могли исполнить дублёры, а Мила давно уже видела, что Маринку не трогает за душу то, что она делает. Маринка как-то показала ей свои новые танцы, и Мила поняла, что эта девчонка никогда не полюбит что-нибудь так, как любит "грязные танцы" Латинской Америки и современные электронные ритмы. Что ж. Мила никогда не приветствовала тех, кто зацикливался на достигнутом, и они с ребятами в свободное время стали работать над цельной танцевальной программой, которую и везли теперь в Москву.
Диана ехала домой, собираясь записывать собственный альбом и начать сольную карьеру. В Стокгольме она заработала для этого начальный капитал и тоже была несказанно счастлива. В Европе остался только Эдик — ему предложили стать штатным сценаристом в одном из лондонских театров и он отправился в Англию.
— Hу, пока, Эдвард, — сказала ему на прощанье Мила, — так тебя теперь станут называть.
— Да ладно тебе, — смутился Эдик. Они постояли, долго глядя друг на друга, и обнялись.
— Мила!.. Я не забуду… что ты для меня сделала! — прошептал парень, чувствуя, что в глазах защипало.
— Hу нет! — весело заметила Мила. — Я это сделала исключительно для себя. Я ведь заработала больше вас, а ты как думал? Что сердце коммерсанта, бьющееся в моей груди, позволит мне затеять убыточное дело? Ты имеешь дело с эгоисткой, да ещё какой! Вот так-то, друг мой!
— Я тебе не верю, — сказал Эдик, смахивая слёзы. — Hапрасно ты хочешь убедить меня в том, что ты такая. Уж я тебя знаю…
Миле было и горько и радостно. Казалось невероятным, что всё так хорошо складывается. Уже сложилось. Она была счастлива, что Эдик — её друг, и никакая девушка теперь не сможет этого разрушить. А горько от того, что закончился счастливый этап в её жизни, и как всё сложится в Москве, было неизвестно. Она помнила, как трещала голова от бесконечны переговоров с Вильссоном два года назад в Москве, когда он сомневался, придирался к каждой мелочи и недоверчиво качал головой. Hо потом Эдик показал ему половину "Слепой колдуньи", а Дана — несколько мелодий, и чуткий Вильссон загорелся. Теперь Миле казалось, что всё должно пройти легче. Её уже знали, и она набралась опыта. Девушка не учитывала только того, что для московской музыкальной «мафии» то, что она прославилась где-то там в Стокгольме — ровным счётом ничего не значит. У них своё представление о звёздах. Ещё Милу беспокоил отец. Он ей прислал какое-то странное письмо, прочно засевшее в памяти.
