Наклонившись, Петр поднес ее пальцы к своему лицу.
— Чувствуешь этот твердый изгиб — это черепная кость. Когда-нибудь она выйдет из плоти, свободная и обнаженная. Но это ничего. Хотя все на свете — только мимолетные сочетания атомов, это мгновение все равно сохранится. Оно останется нетленным в прахе, в который обратится моя память, потому что оно сильнее, чем время, чем звезды, сильнее, чем смерть.
Он говорил все тише, под конец почти неслышно; умолк. Казалось, он перестал дышать. Потом отпустил ее руку — осторожно, словно возвращал ей что-то очень хрупкое, и первым двинулся в путь.
Тропинка вела сначала прямо, потом повернула и разделилась на две. Он свернул налево. Тучи наползали, все больше закрывали небо; ветер усиливался. Они шли молча, и вдруг из-за живой изгороди послышалось медленное позвякивание; оно затихло, когда они подошли поближе, снова усилилось, сделалось равномерным — лязгали невидимые ножницы.
— Есть здесь кто-нибудь? Кто там? — громко сказал Петр, поворачиваясь в ту сторону.
— Здесь я… Сигма-шесть, — ответил металлический баритон.
Петр пошел на голос, но наткнулся на плотную стену колючего кустарника и остановился.
— Сигма-шесть, как до тебя добраться? Есть тут дорога?
— Если не можешь… пройти, значит, ты человек. Иди десять метров прямо, там есть просека, — ответил голос.
— Сигма-шесть, дай сигнал.
В глубине зарослей вспыхнул малиновый шар с зелеными полосками. Петр и девушка пробрались сквозь низко остриженный кустарник на поляну. В зарослях стояла трехногая машина. Одна из ее антенн была освещена сигнальной лампой; металлический кожух машины, покрытый срезанными ветвями и крупными каплями росы, похожими на слезы, тонул во мраке.
— Сигма-шесть, где проходит поезд? — спросил Петр, подошел к машине и положил руку на ее холодный кожух.
— Платформа находится в четырехстах метрах на северо-восток, — сообщила машина.
Голос ее постепенно затихал, слова звучали с большими паузами.
— Какая-то заблудшая сигма. Похоже, она разряжена, — сказал Петр. — Ты заметила, как смешно она заикается?
— Я не… раз… ряжена… — ответила машина с металлическим скрипом, в котором слышался странный оттенок обиды. — У меня… сгорела… моду… ляционная… обмотка.
Она вздохнула еще раз и умолкла.
Петр двинулся в указанном направлении, придерживая упругие ветки, чтобы они не били идущую за ним девушку. Вскоре сквозь темноту стал просачиваться откуда-то снизу оранжеватый блеск. Из зарослей они вышли на широкую равнину, по которой проходила труба аэропоезда; ее стены тускло светились. Поодаль возвышался полукруглый купол станции. Здесь от магистрали отделялась боковая ветка, состоявшая из коротких труб; все это напоминало разложенные на земле трубы исполинского органа. Они поднялись по ступенькам, все еще молча. Петр нажал кнопку вызова; девушка оперлась о металлические двери. Ее лицо сделалось неподвижным, она как будто замкнулась в себе. На мгновение ее губы дрогнули. Она открыла рот, словно хотела что-то сказать, но только вздохнула. Наконец раздался сигнал, раздвинулись двери маленького вагончика.
