Молчание тянулось долго.
— Пора идти, — сказала она полушепотом, словно здесь был еще кто-то кроме них. — Уже поздно…
— Жаль, что я не вызвал гелиоплан, полетели бы, — сказал он, вставая.
— Ничего… Только я не знаю, как нам выйти отсюда, Петр.
— Будем ориентироваться по звездам и поищем аэропоезд. Он проходит где-то неподалеку. Смотри вверх. Видишь — Большая Медведица? А дальше — Полярная звезда.
Они добрались до голой, плоской вершины холма. Едва различимые звезды лишь усиливали темноту. Определив направление, они стали спускаться вниз. Ноги путались в высокой, влажной от росы траве.
— Ты уже слышал, — спросила она его, немного помолчав, — что больше не будут сбрасывать воду из океанов за пределы атмосферы?
— Это работа по плану расширения континентов?
— Да, до сих пор воду сбрасывали и не использовали. Теперь Институт аэрологии разработал проект — использовать ее для орошения засушливых планет. Смотри-ка, здесь, кажется, можжевельник: я укололась. Ага, вот начинается тропинка! По ней куда-нибудь да придем. Так вот, профессор нас всех перевел на новую работу, очень интересную…
Тропинка, по которой они шли, вилась вдоль высокого, буйно разросшегося кустарника. На повороте с левой стороны открылся вид на широкие просторы. Очень далеко, в поднебесных высях, двигалось светящееся облако; остановилось, поползло назад.
— Видишь? — Она показала в ту сторону. — Поздена ставит свои опыты… Жаль, что ты не задержишься здесь… Я показала бы тебе все новое… мы за последнее время много сделали.
— Нет, — вырвалось у него, — я не должен был приезжать!
Она остановилась. У мелких листьев кустарника была светлая изнанка, и, когда под дуновением ветра они поворачивались, казалось, что из темноты смотрят десятки белесых глаз. Он видел не девушку, а лишь беспокойное трепетание листьев, на фоне которых в ореоле призрачных огоньков неясно выделялась ее фигура.
— Почему, Петр? — тихо спросила она.
— Не надо говорить об этом, — попросил он.
Он внезапно почувствовал усталость. Если бы не говорить, не думать, а только вот так идти с нею сквозь эту темноту, идти, идти…
— Петр… я думала, что… Я же не хотела, понимаешь… Я думала, что за эти два года… — Она не закончила фразу.
— Что я за два года забыл? — Он улыбнулся невидимой в темноте улыбкой. Он чувствовал только безмерное, убаюкивающее спокойствие этой ночи, ничего больше. — Не говори так, — добавил он тоном, каким говорят с ребенком. — Ты не понимаешь этого… и я не понимаю, но… дай руку.
