Арсик побелел, скрипнул зубами, но промолчал, сочтя за благо не нарываться.
– Наш доброжелатель, – продолжил Малинин, – вряд ли из тех, кто действовал на удачу, на авось. Он либо знал наверняка, что ошибка проскочит, либо…
– …взломал и Ладушкина и Буренина, – закончил за него Фима, и они обменялись понимающими взглядами.
– Получается, кто-то хозяйничал и в персоналке Ефима Романовича, и в нашей корпоративной сети, которая, между прочим, надежно защищена, – резюмировал Арсик.
И тут зазвонил городской. Главный поднял трубку, сказал «да», еще раз «да», замер. Сидевший близко Фима почувствовал, что разговор имеет отношение к «делу о кроссворде». Интуиция Фиму, как всегда, не подвела. Но лучше бы подвела. Малинин слушал молча, произнес лишь одну фразу: «Подъезжайте к шести», положил трубку, замер в полном оцепенении, словно только что зачитали ему смертный приговор. Наконец уста отверзлись и он произнес: «Буренин умер».
Антон Буренин умер. Он полулежал за кухонным столом, откинувшись на спинку стула. Глаза были приоткрыты. В лице ни кровинки. Низкорослый, худощавый человек сорока с небольшим лет, с уже заметными залысинами, внедрившимися в густую черную шевелюру, словно подсматривал сквозь щелочки бездвижных глаз за действиями Тополянского.
Но собственно действий-то никаких старший следователь по особо важным делам горпрокуратуры Алексей Анисимович Тополянский не предпринимал. Он мирно восседал рядом с покойным и не без удивления (а он уже давно ничему не удивлялся!) взирал на пять пустых бутылок из-под водки емкостью 0,75 литра и простой граненый стакан. Маленькая тарелочка, скорее блюдце, была смещена к правому краю стола. На ней как-то сиротливо гляделась половинка соленого огурца, и не более того. Большой двухтомный энциклопедический словарь под редакцией Прохорова («У меня такой же», – отметил про себя Тополянский) располагался симметрично тарелочке с огурцом, ближе к левому краю. И все. Клеенка была чистенькой, словно протерта аккуратной хозяйкой.
Эксперт-криминалист Оксана Львовна Крачко, приехавшая еще с оперативно-следственной группой, стояла у двери, зная, что пока ничего не следует сообщать. Тополянский любил не торопясь, в тишине осмотреть труп и место преступления, не прикасаясь ни к чему даже в перчатках, не перемещая предметы ни на миллиметр. Единственное, что он позволил себе, так это сесть, предварительно изучив расположение стула и покрыв сиденье куском прозрачного полиэтилена.
