«Если», 2007 № 07 (173) | страница 78



— Ну, воровать Митрошка не начнет, — рассудительно отозвался Дом.

— Зато изъясняться начнет так, что мы его понимать перестанем, — возразил Званцев.

— Я словари найду, — пообещал Дом. — Есть ведь словари, чтобы перевести с жульнического языка на обыкновенный?

— Может, и есть, — сказал Званцев. — Но меры надо принимать радикальные. Уж больно прилипчива эта зараза, пристанет и не отпускает. По детству своему помню.

Перевоспитание Митрошки продвигалось туго. По взаимному согласию Званцев и Дом делали вид, что не понимают Митрошку, когда тот начинал изъясняться по фене. И сколько бы это продолжалось, Званцев не знал, но выручила командировка за Урал.

Узнав о предстоящей поездке, робот довольно музыкально пропел:

А мать моя опять рыдать,
И снова думать и гадать,
Куда, куда меня пошлют…

— У тебя не было матери, — жестко сказал Дом. — Разве только учесть материнскую плату заводского компьютера…

— Детдомовские мы с Витьком, — вздохнул Митрошка. — «Коридоры детдома были школою нам, тюрьмы стали для нас академией».

— Очнись, — Дом легонько стеганул робота слабым разрядом.

Блатная романтика очаровала Митрошку, воровской язык его завораживал. Однако Званцев и Дом по-прежнему делали вид, что они не понимают, когда робот обращался к ним по фене.

— Понимаешь, Званцев, — сказал Дом, — я тут выяснил. Феня — это искаженно. Правильно надо говорить офени. Было такое племя торговцев-коробейников, они и выдумали собственный язык, чтобы люди их секреты не понимали. А от них уже и пошло. Но наш-то, наш-то! Прямо хоть бери его и память стирай!

— Это не метод, — заявил Званцев. — Надо, чтобы он сам от дурной привычки отказался.

— Гапоны, — сказал Митрошка. — Мусора. Красноперые.

Дом и Званцев промолчали, словно эти слова, произнесенные с несомненной ругательской интонацией, относились не к ним.

К концу командировки стало очевидно, что робот воровской фразеологией переболел. Он все реже употреблял феню в разговорах, постепенно перестал качать из интернета воровские романы конца двадцатого века, не упоминал о своем знакомстве с блатарем и самостоятельно пришел к выводу, что любой преступник — обуза на шее общества, следовательно, использование воровского жаргона есть не что иное, как вызов этому обществу.

— Давно бы так, — сказал Званцев одобрительно. — Выкинь мусор из головы, Митрошка, и помни, что русский язык велик и могуч.

— А английский? — жадно спросил Митрошка.

— И английский, — согласился Званцев. — Он тоже велик и могуч.