— Обрадовала? — сказала она с недоумением.
— Конечно. Олег Николаевич — вы это подтверждаете — был уверен в том, что человек — существо, в принципе, бессмертное.
— Толку-то… — вздохнула она. — Будто бессмертие принесет кому-то счастье.
— Не о счастье речь, — отрезал я, — а о науке. Буданова передернула плечами.
— Еще один вопрос, — сказал я, — и мне, пожалуй, пора идти, а то я не успею на последний автобус…
— И вам придется заночевать у меня, — улыбнулась Евгения Ниловна, — а вы, конечно, не можете нанести такой ущерб моей репутации.
— Вы знаете, Евгения Ниловна. Знаете, верно? В тот день у Олега Николаевича не было выбора. Что это означает?
Буданова мяла в пальцах платье на коленях, ей не хотелось говорить об этом. Точнее — нет, хотелось, конечно, ей очень хотелось выплеснуть и это свое знание, не оставаться с ним наедине, но она сомневалась, стоит ли говорить об этом со мной. Кто я? Чужой, в общем-то, человек, могу не так понять, могу не то сделать… Я пришел ей на помощь.
— Он определил — с вашей помощью — объем своего счетчика и рассчитал, когда придет его последний день. День последнего решения. Верно? Дальше — тишина… Он не хотел тишины. Если человек теряет способность принимать решения, выбирать что-то в своей судьбе… Зачем жить? Да? Но почему… он же молод… был молод. Неужели его счетчик… эта дурацкая молекула… неужели от нее действительно зависит, сколько раз мы выберем в жизни между красотой и уродством, между одной женщиной и другой, между любовью и предательством, между…
— Да, — сказала Евгения Ниловна, как отрезала, стукнула кулачком себе по колену, и это движение отозвалось во мне. Я наконец замолчал, ощущая, что язык пересох, в горле першило, я поднялся, пошел на кухню, налил в стакан теплой воды из остывшего чайника и выпил, морщась, несколькими большими глотками.
Когда я вернулся, Евгения Ниловна сказала:
— В чем-то вы с Олегом очень похожи, Петр Романович. Для вас тоже невыносимо думать, что когда-нибудь… может, завтра… решения за вас будет принимать кто-то другой. Врач, например. Или сын. Или священник.
— Я неверующий, — отрезал я.
— Неважно, — пожала она плечами. — Если вы не можете больше решать за себя, вы не можете решать и кто будет теперь за вас принимать решения.
— Да, верно, — пробормотал я. — Мы похожи, да… Если я буду знать, что завтра мой счетчик остановится…
— Вы захотите, чтобы ваше последнее в жизни решение стало действительно последним.
— Он это знал…
