Когда мы приземлились за чертой интересов наших негостеприимных соседей и выбрались из бота, Джерри посмотрел на меня:
– Богомил, кажется, по твоей части беседовать с малышами?
– Неизвестно, по чьей больше, – буркнул я, не испытывая особого желания искать общий язык с таким малопривлекательным созданием природы.
– Попытаюсь побыстрее разблокировать датчик уровня интеллекта, – произнес Юрий, обращаясь к Линекеру, – а ты, Джерри, подготовь свои биоприборы.
Сказано это было без всякого нажима, без малейшего намека на командирские интонации, но мне стало сразу понятно, насколько он прав.
Наступило то время, когда Старадымов в силу своей профессиональной подготовки был просто обязан взять руководство нашей стихийно возникшей маленькой группой на себя. Я кивнул и направился к грузовому отсеку.
– Постой, Богомил, – окликнул Линекер. – Сейчас помещу нашего малыша в силовой кокон.
Он подошел к пульту, нажал соответствующую кнопку. Я распахнул люк.
Действие парализатора закончилось, и теперь «малыш», плотно спеленутый силовым полем, злобно скалился. Пошевелиться он не мог, и в глубине глаз я различал безысходность и отчаяние. Джерри нагнулся и подхватил его на руки, но тут же резко отдернул голову:
– Э! Не кусайся!
Абориген каким-то неимоверным усилием попытался цапнуть Линекера за нос. Однако реакция спасла Джерри, и мощные клыки звучно клацнули в воздухе.
– Хорошенькое дело, – пробормотал я, с опаской приближаясь к уложенному на траву потенциальному собеседнику.
На моем лице играла самая отеческая улыбка. Еще учась на курсах, я как-то испытывал ее чарующую силу на взбешенном мустанге – такое было домашнее задание. Представьте, лошадь присмирела и спокойно проследовала в загон, а я получил положительную оценку от самого строгого из наших профессоров. Однако абориген продолжал смотреть на меня, мягко говоря, неприязненно.
Я подключил ретранслятор речи, который позволял моему голосу проникать прямо в скромное сознание нашего «малыша». Можно было просто думать, и мысли, так же, как и слова, должны были пробиться в его мозг, но я чувствовал себя увереннее, слыша собственный ласковый голос.
– Ну зачем же так сердиться? Мы не сделаем тебе ничего плохого. У нас самые добрые намерения. Я просто хочу поболтать с тобой о том, о сем… Улыбнись, покажи, что ты меня понимаешь…
Но в ответ на мою улыбку раздалось воинственное рычание, а ретранслятор, который должен был передать, о чем думает собеседник, молчал.
