— О, ужас!.. О, смерть!..
— Правда, Миш, вроде, несет маленько, — неуверенно сказала мать.
— Маленько! — передразнил Пал Палыч. — Ничего себе маленько!.. Конец света!.. Гибель Помпеи!..
И странно: Демину казалось, что все это уже было когда-то — и возмущение Пал Палыча, и тяжелая растерянность окружающих, экое наваждение, прости господи!.. Он открыл холодильник, заглянул в него, выдвинул нижний ящик, откуда накануне взяли телячью голову и голяшки для холодца. Сегодня этот холодец в тарелках, блюдах, тазах стоял по всему дому.
— Надо так думать, — глубокомысленно изрек Демин, — что головка протухла.
Журналист почувствовал позыв к рвоте, за завтраком он на пару с Пал
Палычем опустошил глубокую тарелку холодца.
— Чепуха! — авторитетно сказал Пал Палыч. — Зачем на теленка валить? Студень свежий.
— Свежий? — обрадовался Демин, любивший холодец. — Я еще не пробовал.
— Свежайший! — Пал Палыч нагнулся и стал хлопать дверцами старого фанерного буфета. Мелькали пачки с печеньем, шоколадные наборы, банки с вареньем и джемом, упаковки сыра «виола», банки маринованных огурцов.
— Богато живете! — вскользь одобрил Пал Палыч. Он открыл очередную дверцу, и оттуда вырвался ликующе Великий Джинн смрада, некая правонь, от которой пошло в мире всякое смердение и тухлота.
Пал Палыч держал на мочальной веревке связку вяленой рыбы, то ли плотвиц, то ли красноперок.
— Вот она, душечка!
Демин взяв связку, понюхал, небрезгливо помял рыбешку.
— Она же вяленая… — проговорил неуверенно.
— Плохо провялил, брат! — ликовал Пал Палыч. — Стухла твоя плотва.
— Это не моя, Сенечка наловил, — поправил Демин.
— Выброси ее в сортир, — распорядился Пал Палыч.
— Нельзя, — сказал Демин, наконец-то учуяв воньцу, — туда куры подлазят.
— Закопай в саду!
— Собачонка может отрыть.
— Скорми кошке, — посоветовал журналист.
— Нешто она ее возьмет? Балованная!..
— Да выбросьте вы ее к черту! — взревел Пал Палыч. — К чему столько болтовни?
— Как же так? — скривился Демин. — Значит, пропали Сенечкины труды?
Журналист с любопытством посмотрел на Демина: сильное до грубости, обветренное лицо, сталь зубов в улыбке, плечи гиревика, ручищи лопатами. И надо же, какая деликатность, какая тонкая бережность к чужой душе!
— Я их на терраске новой повешу, — сообразил Демин.
— Там Адольф трудится, — напомнила мать.
— А ему водкой и табаком все обаяние отшибло. Он намедни чуть ацетону не хватил.
— Ну и неси туда! — распорядился Пал Палыч. — Хватит тут вонять.
