— Тогда садись и слушай.
Сервеза налил себе новую чашку кофе, съел пару ломтиков высушенных фруктов и начал рассказывать историю полковника, которого знал с тех далеких времен, когда Амазония была еще просто миражом и только пара-тройка безумцев рвались сюда, словно мухи на мед; тогда этот край не превратился еще в клейкую паутину, откуда сам рассказчик так и не смог выбраться.
Никто, кроме Сервезы, не знал полковника Родригиша по-настоящему. Сервеза долгие годы делил с ним тяготы жизни и пускался с ним вместе в самые рискованные авантюры.
Когда они впервые встретились, — а было это в допотопные времена их молодости, — полковник Родригиш уже весьма отличался от других людей, но тогда с ним еще можно было общаться. В нем оставалась еще какая-то толика рассудка, которую он потом растерял, погрузившись в безумие. Полковник относился к безумцам самого экзотического типа — к тем, о которых ничего подобного не скажешь. Его состояние хитрым образом колебалось между минутами просветлений и мгновениями полного помутнения рассудка, не задерживаясь надолго ни в одной из этих двух точек. Был бы он буйным сумасшедшим, на каких надевают смирительную рубашку, — его бы жалели и сторонились, понимая, в чем дело. Но это был не тот случай: полковник балансировал на грани. Его безумие выражалось в странных и кратковременных проявлениях: комплименты у него перемежались угрозами, улыбки — гримасами, дружеские чувства — предательством, и все это делалось с такой виртуозностью, что догадаться о болезни, которая его мучила, можно было разве что прожив с ним бок о бок долгие месяцы. Сперва казалось, что рассудок его ничуть не менее ясен, чем у любого другого авантюриста, застрявшего в Амазонии. Он был горяч, бесстрашен, решителен, тверд как скала, горд, невозмутим, беспринципен и готов на все, лишь бы разбогатеть. Во всех этих качествах не было ничего особенного для здешних диких краев. Нормальный набор любого золотоискателя. Но, присмотревшись к нему подольше, можно было заметить, какой болезнью он страдает. Он был сверхактивен, почти не спал, поесть успевал за три-четыре минуты, всегда держался настороже, в любой момент готов был броситься в бой — все эти симптомы говорили о том, что у Родригиша самая настоящая паранойя.
Он не жил, а выживал, в постоянной уверенности, что и ему самому, и его деньгам грозит опасность. Он изводил своих рабочих, орал на помощников в отряде, оскорблял любовниц и ненавидел компаньонов. Будто все на свете сговорились против него.
