Кстати, о шляпе. Она была поднесена ему в день коронации. Король собственноручно прострелил ее заговоренной пулей в четырех местах, считая это доброю приметой, ну а фамильную корону ювелиры переплавили на ожерелья для любимой Праленту – ведь госпожа была поистине нежнейшей, восхитительной…
Правда, не далее как нынешней ночью она назвала его… Нет, не по имени. Она сказала:
– Ваше величество!
Вот так. И король, который не только обходил караулы, но и умел заглядывать в чужие души, понял: сердце госпожи Праленту уже не принадлежит ему, как прежде, безраздельно. Да-да, вот именно! Сегодня госпожа не в восторге от королевского имени, королевское имя уже перестало быть для нее сладчайшей, желаннейшей музыкой, она ищет другое. Но чье? Кто мог набраться такой неслыханной дерзости, кто мог осмелиться встать на его, королевском пути? Фельдмаршал, генералы, офицеры? О, нет конечно же – для них субординация превыше всего. Солдаты? Король улыбнулся… но тут же нахмурился. Вот кто – посланник! Конечно же, он! Но как мог этот сухонький паркетный щелкун проникнуть в сердце госпожи? Весь в хлипких лентах, напомажен, тощ, труслив… а рядом он, король – победитель, герой. Всё это, конечно, смешно, да вот только женское сердце – не сердце солдата, для женщин устав пока что не писан…
Подумав так, король раздраженно вздохнул и посмотрел на госпожу Праленту. Та утопала в кружевах и, кажется, крепко спала. В походной палатке короля было тихо. Тихо было и в лагере. Ну что ж, пусть поспит. А как проснется, так причины для раздора уже не будет существовать. Король потянулся к звонку – одно его слово, и дрянного посланника сведут в овраг, «пли!» – и готово. Однако…
Да! Двенадцать полков очень даже не вечны. Ведь каждое новое сражение уносит роты, а то и батальоны пусть и бесстрашных, но не бессмертных героев. А этот… тьфу!.. а этот посланник утверждает, будто его государь, верный союзническому долгу, готов поставить королю резервы. Офицеры возьмутся за трости… Гм! За обучение…
Ну и ладно, не надо в овраг. А вот что, если…
И рука короля осторожно коснулось лица госпожи Праленту. Скользнула по нежной щеке, по безмятежному лбу. И замерла.
А ведь и она, госпожа, может быть послушной. Верной. Раболепной. Да что госпожа! Вот на столе пакет, а в нем письмо: крестьяне недовольны, мануфактуры ропщут, и даже при дворе уже нашлись такие, которые, видите ли, «устали от войны». Канальи! Им мало славы, добытой лучшими сынами родины, им подавай покой, безделье. Ну, он им покажет!
