Он шел всю ночь, боясь остановиться. Он ничего не видел, то и дело спотыкался, отступал, падал, проваливался в трещины, карабкался, ломая ногти, вверх и снова шел – порой на ощупь, наугад. Шел медленно, а временами замирал и слушал. Он знал: покинув племя, он теперь ничей, теперь никто его не защитит, поэтому он должен быть очень осторожным и никому не доверять. Он должен верить только в одно – что лабиринт не бесконечен. Скрипел под ногами песок, шуршали осыпи, предательски шатались валуны, а он все шел и шел. Холодные шершавые стены то расступались, то сходились так близко, что даже тусклые звезды вверху, и те исчезали из виду.
К утру он выбился из сил, нашел укромную расщелину, залез в нее, надежно завалил камнями вход, лег и тут же заснул. Проснувшись ранним вечером, он ждал, стараясь не шуметь, когда стемнеет, потом осторожно выбрался из своего убежища и двинулся дальше.
Так продолжалось долго, может, несколько недель. По ночам он шел по лабиринту, а когда становилось светло, отдыхал. Он собирал улиток, пил гнилую воду, плутал в тупиках, возвращался, скользил, ударялся о камни, вставал и снова шел. Да, у него был волшебный осколок, он мог добыть огонь и освещать себе дорогу. Но что, если этот свет привлечет посторонних? Нет, уж лучше блуждать в темноте. И он шел, спотыкаясь, хватаясь за стены, при этом не очень-то беспокоясь о том, куда нужно при случае сворачивать. Единственное правило, которого он при этом придерживался, – это как можно дальше обходить селения, ибо где люди, там и лабиринт, а вот зато где их нет, там, может быть, не будет и лабиринта.
Однако этого всё не случалось и не случалось. Да оно и понятно: будь лабиринт не столь большим, из него давно бы уже все разбежались. А так…
Однажды на него напали крысы. Он шел по осыпи, шуршание мелких камней под ногами клонило ко сну. Молчаливый устало зевнул и только хотел было сесть… как тотчас же четыре жирные злобные твари с разных сторон напали на него и сбили с ног. Крысы хрипло визжали, кусались и рвали Молчаливого когтями, а он, не в силах встать на ноги, бил их ножом, катался по земле, брыкался и снова бил, резал, колол… Когда же он вскочил, две уцелевшие твари метнулись в ближайший проем, а третья, полуживая, медленно отползла в сторону, повернулась к нему и свирепо оскалилась. Молчаливый не стал ее трогать, он слишком устал, и крыса уползла.
Зато четвертая, убитая, осталась. Разделав и освежевав ее, Молчаливый постелил на камнях ее еще теплую, мокрую шкуру, лег на нее и тут же заснул.
