Эти портреты были размером с ладонь, их было не так уж трудно копировать, гораздо труднее мне давалось уменьшение до размеров купюры в пять марок, затем в две марки…
– И будет ещё меньше, – заявил дядя.
К этому времени, кстати, он распорядился установить на окнах проволочные сетки.
Решётки на окнах у нас были и прежде, по крайней мере на нижних окнах. Тяжёлые узорчатые – в сторону улицы и простые крестовые – во двор. Теперь же в сторону двора дополнительно появилась проволочная сетка, так что мы были полностью защищены.
Но от кого, спрашивается? В дом и так никто не мог попасть – ни войти, ни выйти, а я и при всём желании не мог представить, какого врага боится дядя, разве что футболистов, которые угрожали ему с тыла и которым, наверное, придётся посвятить целую главу.
К нашему двору примыкал довольно большой участок, принадлежавший дому соседей, и там, надо же такому случиться, мальчишки повадились играть в футбол. Эти Бекенбауэры шести-семи лет, с растрёпанными волосами гоняли мяч изо всех сил и от всей души. Пинали его туда и сюда, но особенно целились в ворота, которые у них совпадали с разделительной стеной между участками.
Я уже упоминал дядину сердечную привязанность к детям – или ещё не упоминал?
На моё-то сочувствие футболисты могли рассчитывать в полной мере: стена была просто идеальна в качестве ворот – с двумя каменными столбами справа и слева, будто специально создана для одиннадцатиметровых, а именно их мальчишки и забивали. С дикими воплями.
К сожалению, стена была низковата. С нашей стороны она была выше человеческого роста, с той же стороны, где играли маленькие чертенята, участок досыпали, и там верхний край стены был человеку по грудь, в аккурат на высоте одиннадцатиметрового.
Всё происходило таким образом: поначалу они носились по площадке как угорелые, пиная друг друга по ногам, а потом, вволю напинавшись, когда кто-нибудь уже сидел в углу, схватившись за больную ногу, они начинали бить одиннадцатиметровые.
Можно было садиться и спокойно ждать: шесть-семь ударов приходились в стену, восьмой летел через неё – а иной раз и первый. Однажды я был свидетелем игры, в которой за полдня ничего такого не случилось, и это действовало изматывающе, особенно на того, кто ждал.
А ждал дядя.
Когда-то давно дядя посадил у стены плющ – теперь бы он уже не сделал этого, – и плющ красиво и густо разросся, полностью скрыв под собой стену. У подножия этой стены росли бук, тис и рододендрон, всё переплелось и перевилось, и когда кто-то перелезал через ограду, ему приходилось поневоле раздирать всё это великолепие.
