Однако письмо Неверного не было последним ударом, уготованным Грешнице.
Позвонила ей известная очеркистка, выступающая во всеми любимой газете на морально-этические темы, я выразила желание повидаться.
Грешница, похудевшая, потемневшая, похожая на обгорелую жердинку, покорно согласилась на встречу.
Вечером к ней в комнату вошла элегантная дама в брючном костюме. Из-под жакета пуловер, из-под пуловера батник сочетанием трех цветов оживляли немолодое лицо. Дама заняла предложенный стул, не спеша оглядела Грешницу, ее комнату, достала из сумки блокнот с авторучкой и сообщила, что визит ее связан с письмом, присланным в редакцию из одной семьи за тремя подписями. Доверительно Дама добавила: пошла она лишь потому, что просил знакомый писатель, близкие знакомые которого были знакомы с кем-то, кто знал пострадавших. Последнее слово Дама произнесла с иронией.
Говорила Дама с Грешницей мягко, сочувственно, похоже было, что подобные дела встречались ей, а может, не только встречались, но было что-то подобное пережито ей самой.
Узнав от Грешницы, что Неверный расстался с ней, Дама рассердилась: зачем вынудили ее к ненужному визиту? И сказала резко о «любительницах массированных ударов» и о «звоне во все колокола».
— Терпеть не могу этих праведниц, — добавила она, поморщившись, — которые бегают в парткомы-месткомы, пишут в редакции, вместо того чтобы править семейное дело в недрах своих домов.
Потом Дама стала утешать Грешницу — уж очень жалко та выглядела.
— Плюньте вы на своего приятеля. Мужик нынче пошел дряблый, хлипкий. Это вам не Пьер Безухов! Тот, полюбив Наташу, перестал ездить к Ростовым, потому что женат. Он не жил с Элен, не любил ее, по внутреннему чувству давно был свободен, но не считал возможным бывать в доме у графа, чтобы не компрометировать Наташу. Таков долг честного мужчины: раз ты женат — сиди дома!
Дама посмеялась своему житейскому комментарию к Толстому, улыбнулась и Грешница. Вероятно, она испытала облегчение, подумав, что встреча с настоящим мужчиной зависит от ее похода в библиотеку.
Неверный муж, возвращенный к семейному очагу твердой рукой Праведницы, притих, погрустнел и заметно постарел. Он жил теперь по новому режиму, установленному супругой. Придя на работу, звонил: «Доехал благополучно». Перед обеденным перерывом, а иногда сразу после него, звонила Геня — осведомлялась, как он поел. А перед окончанием рабочего дня опять звонил, чтобы сказать «сейчас выезжаю» или «задерживаюсь в институте», и давал телефон, куда она могла позвонить.
