Отправился же я, как всем уже ясно, за его супругой, заранее боясь, что и ее потревожу не в самый удобный для знакомства момент.
Тут, однако, все оказалось в порядке. Мадам Сорокопут, дама весьма видная и чинная, занималась, когда я ее увидел, тем, что руководила каким-то – не могу определить точно, что это было такое: заседание, собрание, конференция, съезд… Народу было много, главным образом – пристойно упакованные женщины, и сидевшая в центре президиума Лариса Савельевна выполняла свои председательские обязанности умело и с удовольствием.
Возможно, это являлось ее любимым занятием, которого наяву ей недоставало; сужу по тому, что она не очень обрадовалась, когда окружавшее ее великолепие растаяло и она очутилась в моем шерифском офисе, на не очень удобном стуле, лицом к лицу с собственным супругом.
Меня, впрочем, больше интересовала его реакция; я не ошибся: он был неприятно удивлен и окатил меня взглядом, словно ведром воды из проруби. Я постарался ответить тем же – с той только разницей, что моя воображаемая жидкость была не столь чистой, не такой холодной и вовсе не из проруби.
– Итак, – сказал я ему, – если вы по-прежнему не намерены отвечать на мои вопросы, мне придется адресовать их даме, которую вы видите перед собой. И, разумеется…
Я не стал разъяснять, что именно «разумеется»: он и так понял. Что касается жены, то она при этих словах несколько насторожилась.
– Спрашивайте, – проворчал он с таким видом, словно я был зубным врачом и, поигрывая бором, предложил ему открыть рот.
Я повторил заданные ранее вопросы. Он ответил; ничего удивительного: в них никакой опасности не было. Но он наверняка предполагал, что за ними последуют и другие – такие, на которые отвечать будет уже не столь просто. Я имею в виду – отвечать правдиво.
Дальше допрос шел примерно так:
Я: Вы являетесь первым заместителем господина Груздя на фирме, если не ошибаюсь?
Он: Вы не ошиблись.
Я: С какого времени?
Он: Последние четыре года.
Я: Какими были ваши отношения с господином Груздем?
Он: Хорошими. Деловыми. Иначе я там и не работал бы.
Я: В какой степени он доверял вам?
Он: Не было признаков того, что он мне в чем-то не доверял. Во всяком случае, мне об этом ничего не известно.
Я: Следовательно, можно полагать, что вы были в курсе всех его дел?
Он: Если говорить именно о делах – то, пожалуй, да. Но это никак не относится к его, так сказать, частной жизни.
Я: Вы, разумеется, в курсе всего, связанного с, если можно так выразиться, исчезновением его сознания? С тем, что мы называем его уходом?
