— Понимаю, — закивал Ниобе. — Мне приходилось слышать об эстетической энтомологии…
Он приготовил мне еще один коктейль, а затем, извинившись, исчез за дверью своих апартаментов.
Я осмотрелся. Рабочий кабинет консула был оформлен согласно всем канонам провинциального убожества. Несколько кресел, рабочий стол с двумя компьютерными дисплеями, экран Галактического вещания и передвижной столик с напитками соседствовали с развешенными по стенам чучелами голов местных животных, либо увенчанных массивными рогами, либо ощерившихся пилообразными жвалами распахнутых челюстей. Чисто функциональная мебель до смешного уродливо дисгармонировала с охотничьими трофеями.
Ниобе вернулся, неся три большие плоские коробки.
— Когда десяток лет безвыездно сидишь в одиночестве на чужой планете, начинаешь увлекаться всем подряд, — словно оправдываясь, с улыбкой произнес он. — В том числе и энтомологией. Вот, посмотрите мою скромную коллекцию.
Он протянул мне коробки. Кажется, официально-корректный тон, которым я вел разговор, специально пересыпая его научными терминами, и холодное неприятие панибратства заставили консула перейти на «вы».
Под прозрачными крышками к черному бархату, устилавшему дно коробок, были приколоты булавками пиренские насекомые. Коробку с жуками я просмотрел мельком и сразу же отложил, а вот коробки с бабочками изучил более внимательно. О ловле мотыльков и их мумификации Ниобе имел смутное, если не сказать варварское, представление. Фактически ни одного неповрежденного экземпляра в коллекции не было. То крыло сломано, то пигментные пятна смазаны пальцами; не говоря уже о продавленных брюшках и нехватке у многих бабочек ног и усиков. Рядовая коллекция энтомолога-любителя, в которой не было ни одного интересного экземпляра.
— Неплохо, — похвалил я, чтобы не обидеть хозяина.
Консул расцвел.
— Это что! — явно рисуясь, махнул рукой Ниобе и осторожно извлек из ящика стола еще одну коробку. — А что вы скажете об этом?
Чутье у меня, будто у охотничьей собаки. Я еще не видел, что в коробке, а сердце встрепенулось. И, как всегда, не ошиблось. На темно-синем бархате был распят огромный, с крыльями, как ладони, черный парусник. Чешуйки на крыльях напоминали пыль древесного угля — абсолютно не отражали света. Лишь два голубых пятна полумесяцами глаз смотрели на меня с верхушек передних крыльев скорбным взглядом.
— Парусник… — восхищенно пробормотал я. Горло у меня перехватило. Я готов был убить консула — так бездарно мумифицировать великолепный экземпляр! Лет через десять он рассыплется в прах…
