Впрочем, что это я всё о нищем отребье? Неужто, как мне сейчас Сашок водку пить запретил, так себя пожалел и с ними сравнил? После дела, хоть мне и не известного, я своё наверстаю. А вот они, деятели культурные, чистоплюи хреновы, чёрта с два до моего уровня когда-либо поднимутся. Рождённый в облаках витать, в саду земных радостей яблока не вкусит. Разве только с нашего разрешения. И баста.
Ребята мои по второй тяпнули, совсем раскрепостились, по сторонам стали посматривать. Правда, всё больше на эстраду, где три тёлки стриптиз надумали изображать. Один Ломоть никуда не смотрит, сидит, куняет. У него свой способ развлечения — после ударной дозы он обычно в тарелку с салатом мордой грохается и отдыхает часок. А когда в себя приходит, вот тогда веселей мужика нет. Ведро водки может выкушать, а такое впечатление, что ни в одном глазу. При мне он точно бы уже в салате каком прикорнул, но при Сашке держится, остатки воспитания демонстрирует.
А девахи на эстраде ничего себе, всё при них, и даже в некоторых местах поболе будет. Но, конечно, не до такого безобразия, что у дочурки Хозяина. Глянул я на неё, как она сидит, осоловелыми глазами в сцену вперившись, представил, что это она перед толпой бельишко с себя стаскивает, и поёжился. Народу в зале битком, накурено, душно, и большинство уже при хорошей дозе. Так вот, от представленного мною зрелища эта самая половина точно бы весь пол заблевала.
— Слушай, а как её зовут? — спрашиваю Сашка.
— Кого? — не понимает он.
— Да дочку хозяйскую.
Брови Сашка удивлённо взлетают.
— Никак поближе познакомиться захотелось? — хмыкает он. — Я тебя уже предупреждал — не советую.
— Да нет, — тушуюсь и неожиданно чувствую, что морда моя какое-то глупое выражение принимает, будто действительно есть у меня такое желание. — Сам понимаешь, — продолжаю оправдываться, — третий месяц по «фазенде» Хозяина хожу и, если столкнусь с ней нос к носу, невдобняк будет, что по имени не знаю.
Сашок равнодушно плечами пожимает.
— Алиса, — говорит. Но вдруг вижу, в глазах его смешливые бесенята прыгать начинают. Он наклоняется к самому моему уху и доверительно сообщает: — А среди своих у неё прозвище Писка-Алиска.
Среди своих, это, понятно, особо «крутых», не нашего круга, повыше. Мы всё больше с шалавами гостиничными якшаемся, а у них же — БОМОНД! Судя по кликухе Алиски, бордель ещё тот, похлеще нашего будет.
И пока я остолбенело перевариваю сию информацию, бешеной дробью взрываются барабаны, будто в цирке при исполнении «смертельного» трюка, голых девиц с эстрады ветром сдувает, и на сцену козлом игривым выскакивает обалдуй бархатноголосый, ради которого все сюда и припёрлись.
