Я вернулся в «Шератон», сложил сумку и уплатил по счету, выложив несколько толстых пачек левов. Спросил, не приходили ли мне сообщения. В шесть тридцать я снова катил по улицам милой Софии.
Я опять поехал по Русскому бульвару, потом повернул налево, на улицу генерала Владимира Заимова. В лужах змеились отражения светящихся вывесок. Я оказался на вершине холма. Ниже по склону рос густой лес. «Надо проехать через парк», — говорил мне Марсель. Я долго колесил среди зарослей, пока моему взору не открылись островки домов, расположенные по обеим сторонам унылого бульвара. Наконец я нашел нужную улицу. Повернул, притормозил, ударился подвеской о выбоину дороги, потом несколько раз проехал по кварталу вдоль и поперек среди безликих строений. Доктор жил в доме номер 3-С. Нигде не было видно ни одной цифры. Я сунул свой блокнот с адресом цыганским ребятишкам, игравшим под дождем. Расхохотавшись, они указали на строение прямо передо мной.
В доме было гораздо жарче, чем снаружи. В воздухе плавали густые запахи горелого жира, капусты и помоев. В глубине подъезда два здоровых парня терзали дверцу лифта. Они обливались потом, и их мускулистые тела блестели в резком свете электрической лампочки. Обратившись к ним, я назвал имя доктора Джурича. Они ткнули в цифру 2. Я взлетел по лестнице на указанный этаж и увидел табличку с именем врача. Изнутри доносился чудовищный шум. Я позвонил. Потом еще и еще. Послышались шаги, и дверь открылась. Мои барабанные перепонки чуть не лопнули от оглушительной музыки. Передо мной стояла кругленькая темноволосая женщина. Я несколько раз повторил свое имя и имя доктора. Наконец она впустила меня и оставила в тесной прихожей, в окружении невыносимого чесночного духа и целой армии всевозможной обуви. Я снял свои тяжелые ботинки и стал ждать, обливаясь потом.
Стукнула дверь, шум усилился, потом отдалился. Несмотря на гвалт голосов, я с первых же нот узнал ту самую музыку, которую слушали Марин и его малыши, устроившись в моей машине: тот же трепет, тот же сумасшедший водоворот звуков кларнета и аккордеона. И вдруг их стали настойчиво перекрывать человеческие голоса. Особенно один, женский, хриплый и надрывный.
— Красивый голос, правда?
Я прищурился и взглянул в сторону тени, возникшей в коридоре. В уголке неподвижно стоял мужчина — доктор Милан Джурич. Марсель, вечно витающий в облаках, не сообщил мне самого главного: Милан Джурич был карликом. Но карликом не в полном смысле слова, — рост его составлял около полутора метров, — а человеком с отчетливо выраженными признаками этого заболевания. Голова его казалась непомерно большой, туловище — чересчур массивным, а кривые ноги напоминали клещи. В темном коридоре я не мог разглядеть его лицо. Джурич вновь степенно заговорил на безупречном французском:
