— Это что ж такое получается, старшой? Это значит, он в живых должен остаться, а мы подохнем? Выходит, так?
Тарасов, ловко перекинувший свое тело к Студенцову, — откуда только сила взялась? А откуда она взялась у Студенцова? — тряхнул его за отвороты штормовки.
— Брось! Пусть, говорю, потребляет свою колбасу сам — и баста! В одиночку!
— А мы? — спросил Студенцов, и шепот его наполнился смертной дрожью. — Мы что же?
В горле у Тарасова что-то закхекало, он задышал трудно, надорвано — опять кислорода не хватало, — закашлялся, скорчился от боли и слабости. Минуты через три пришел в себя, задышал часто. Подполз к Присыпко, безучастно лежавшему в углу, наклонился, стараясь поймать его взгляд.
— Слушай, Володь, вот ты скажи... Только честно. Ты будешь, ты станешь есть его колбасу?
Тарасов говорил о Манекине как о неком неодушевленном предмете, будто того совсем не было в палатке, и Манекину от этого сделалось еще более страшно. Он подумал, что его действительно могут убить — и сделают это, подай только Тарасов знак, и понял, что спасение его, жизнь находятся сейчас в тарасовских руках, и проговорил с готовностью, частя и путаясь в словах:
— Михаил Семенович, возьмите колбасу! Пожалуйста! Давайте ее разделим на всех. Она каждому сгодится, каждого подкрепит. Я ведь ее только сегодня нашел, раньше даже не знал, что она у меня есть.
— Не зна-а-ал? — свистящим шепотом протянул Студенцов, метнулся к рюкзаку, вывернул его горловину наизнанку. — Не зна-а-ал, значит... А это что?
Рядом с колбасным батоном лежал перочинный нож с раскрытым лезвием, на мятой, в масляных пятнах бумаге были стопкой сложены несколько ровно нарезанных колбасных кругляшков, розово светящихся, с мелкими жиринками и черными пороховыми точками перца, вкрапленными в мясо. Нарезана колбаса была не сегодня, а вчера или позавчера, это точно. Про запас. На кругляшах уже проступил пот старости.
— Распилил, с-сука, меленько, экономно, время выбрал, когда никто этого не видел. Рассчитывал подольше удовольствие растянуть? Св-волочь! А потом, разве человек, который только что нашел еду, поведет себя так? Да никогда? Я бы всех сразу разбудил. И он разбудил! — Студенцов ткнул пальцем в Тарасова. — И он! — показал в угол, где лежал Присыпко.
Тарасов, который на обличительную студенцовскую речь, казалось, не обратил никакого внимания, так же как и на просьбу Манекина, снова спросил у Присыпко:
— Так ты будешь есть его колбасу? А?
