– Без понятия… Ты мне лучше скажи – кто такой Фафнир? То есть понятно, что дракон. А что он вообще хорошего сделал?
– Да что-то такое… Вроде лет сто назад умер, – не то предположил, не то констатировал великан.
– Ты что, задом слушал, Буиль? Его убили, когда Зигфрид маленький был!
– Нет, ну с Фафниром хоть что-то ясно. А вот с Конаном… Конан, Конан… Помню, рассказывали про какой-то подвиг… Еще покойная королева Фредегунда была замешана… – тужился Парис.
Королевич побледнел. Финальной, всепобеждающей жутью забвения дымился этот вялый разговор. Дым был лишен цвета и запаха – как и само забвение.
Зигфрид знал: самым громким подвигом Конана считалось спасение королевы Фредегунды из лап распоясавшегося морского змея, похитившего несчастную прямо с морской ладьи. По иронии судьбы, перипетиями этого спасения Конан ездил по ушам, когда они поднимались на Глёрбьёрг.
Зигфрид знал и другое – при дворе королевы Фредегунды менестрель Парис подвизался уже две дюжины лет. Но как, как в таком случае Парис может не помнить колоритного мужлана Конана, если даже в соседнем Нидерланде только о нем тогда и судачили?
Ведь Парис наверняка сложил к случаю балладу о геройском киммерийце и добронравной Фредегунде! Сколько раз он исполнял эту балладу на пирах, типа «прекрасной незнакомке за дальним столом посвящается…»? Сто? Двести? Двести пятьдесят?
Как Парис мог забыть о Конане?
Как Рунгурт мог забыть о Фафнире, с которым народец гномов связывали особо доверительные купи-продайские отношения? Ведь этот Рунгурт наверняка не раз и не два сам ходил к Фафниру обменивать крольчатину на самоцветы, тем более что морем до Гнитайхеда от родных пещер Рунгурта всего-то неделя под парусом?
Как о Фафнире мог забыть великан Буиль, этого самого Фафнира троюродный брат по линии отца, Хрейдмара?
О чем же они тогда вообще в состоянии помнить?
Зигфрид сжал кулаки в бессильной злобе.
Что же это получается? Вот ты спасаешь людей от морского гада, лечишь их от золотухи или волчанки, окормляешь их духовно, а то и просто великодушно выслушиваешь их бредни. Вот ты миришь два враждующих царства, убиваешь людоеда, терроризировавшего хутор, или вымаливаешь у Всевышнего дождь в разгар засухи.
Все это делаешь ты, герой.
Тебя носят на руках, тебе жалуют землю и золотые браслеты. Первейшие красавицы норовят всучить тебе цветок своего целомудрия. Но вот ты умираешь. Проходит три-четыре несчастных года и…
– Вспомнил! Есть! – Менестрель жеманно шлепнул себя по лбу холеной ладошкой. – Вспомнил этого Конана! Такой блондинчик был вертлявый, лучник. Стрелял, как бог! Помнится, мог, стоя на одном берегу Мозеллы, попасть в яблоко, висящее на яблоне, которая растет на другом берегу. И надо же – пропал, как заяц…
