Болезнь Войнемена была неизлечима.
Альбрих помогал несчастному рекомендациями. Они сводились к тому, чтобы два из трех дней проводить анахоретом в укромном святилище, устроенном в честь крылатого быка набожными жителями далекого южного города Ур.
Войнемен многословно благодарил Альбриха и довольный возвращался на свои юга. А через три месяца приходил снова, хмурый и нервный, чтобы получить те же самые советы.
– Просто ему у нас нравится! – пояснил Зигфриду Альбрих.
Другой завсегдатай Нифльзейской санатории, сильф Соере, страдал от неразделенной любви. Да так отчаянно, что на время даже терял способность летать.
Объекты у этой неразделенной любви были все время разными. И, как правило, к народцу сильфов не принадлежали.
Только на памяти Зигфрида Соере угораздило влюбиться в земную женщину, жрицу Фрейи, в русалку с нормандского побережья, в растение вербену, чей дух принимал для потехи женоподобное обличье на празднике летнего солнцестояния в краю бриттов, и в Царевну Лебедь из далеких северо-восточных земель.
Для ловеласа Соере, который не считал обязательным принимать форму «человек» для визитов к Альбриху, будучи неоправданно высокого мнения о своей настоящей изломанно-хрупкой, скрипучекрылой, длинноухой и вдобавок полупрозрачной личине, у Альбриха всегда был наготове золоченый бидончик с вязким приворотным эликсиром. Варево имело цвет птичьего помета и приблизительно такой же запах. Видимо, эликсир действовал исправно – стал бы иначе Соере прилетать за ним из своей Британии?
Всякий раз Соере считал необходимым сетовать, что магическое средство влияет на женщин как-то не так. То чересчур медленно, то не на ту, а временами вместо взаимности обеспечивает лишь учащенное мочеиспускание.
Зигфрид очень любил слушать гостей. Прислуживать за столом ему было в радость.
От них королевич узнал о великом и ужасном мире за горами не меньше, чем из ученых наставлений Альбриха.
Низложенные цари, приползавшие к Альбриху за новой пиар-программой в сопровождении своих преданных сивобородых жрецов, не хуже Экклезиаста растолковывали Зигфриду скоропортящуюся природу глории мунди.
Рассорившиеся с музами поэты, которые изредка приходили к чудесному Нифльзее, чтобы зачерпнуть флягой вдохновения (ведь и впрямь там, в глубине озера, бил животворный ключ), научили Зигфрида ценить свои скромные дары.
Саламандры, гномы и сильфы, с их мелочной гордыней и копеечными страстишками крепостных в царстве Природы, утвердили Зигфрида в мысли, что быть человеком – почетно и сладостно.
