Откуда-то снизу, из-под кишок, поднималась волна холода. Это был еще не страх. Всего лишь понимание неизбежности с примесью все той же горечи…
Он столкнулся с чем-то, чего раньше не было в известном ему мире. Мир изменился, а он, Барс, остался прежним. Значит, его участь предрешена.
В этот момент раздался звук, грубо вторгшийся в невыносимо звеневшую тишину и легко прорвавший сплетенную супером тончайшую сеть сверхчувственного восприятия. Звук поражал своей узнаваемостью, механической банальностью – и в то же время в нем содержался оттенок нереальности. Примитивная вибрация, которой здесь и сейчас, безусловно, не было места. Тем не менее не возникало ни малейших сомнений в том, где находится ее источник.
В этом переходе от полной неопределенности и размытости врага (теперь уже Барс не играл словами) к точной локализации наверняка был какой-то подвох. Отвлекающий маневр – причем слишком очевидный. Барс хотел бы избежать ловушки и оказаться хозяином положения в СВОЕМ бункере, но у него не осталось выбора. Бесплотный враг уже напялил маску. Игра в прятки на выживание обрела старые правила и знакомый сценарий…
А звук был всего лишь скрежетом механизма, поднимавшего кабину лифта с нижних ярусов.
Никто из тех, кто считал его святым, не догадывался, какой страх он испытывает. Со временем он привык даже к тому, что пустое слово «Святой» стало его именем, но это нисколько не возвысило его и не помогло вытащить себя за волосы из жуткой трясины, в которой он увязал все глубже.
Страх… Святой мог бы составить ужасающую энциклопедию страха. Не хватило бы многих лет, чтобы описать все его оттенки и проявления. И каждый день плодились новые мутации страха – извращенные, невероятные, немыслимые. Святой наблюдал их, и у него оставалось все меньше возможностей для борьбы. Это происходило даже здесь, в Обители Полуночного Солнца! Что же творилось СНАРУЖИ?
Иногда только страх напоминал Святому о том, что он все еще жив. Страх был огромным ледяным стержнем, пригвоздившим настоятеля к черной пустоте космоса; он питался кровью побежденного рассудка; пока он пил, мимо проносились целые галактики кошмаров. Ничто не могло надолго нарушить их глубокую интимную связь; изредка вспыхивавший свет маяка надежды лишь еще сильнее обнажал болезненную беззащитность застигнутого врасплох человека (не святого, далеко не святого). Преодоление воздвигало новый темный лабиринт. Лабиринт внутри лабиринта. И Святой предвидел, что ему предстояло блуждать в них до самого конца. Некоторые непреодолимые стены он воздвиг лично и порой сам загонял себя в тупики. Он не был совершенством и ежесекундно расплачивался за совершенные ошибки.
