– То, что ждет тебя там, внизу, будет еще хуже, – бесцеремонно заметил Серхио.
Обычно они боролись во время лечебных сеансов, это было частью курса терапии: кожа должна стать упругой, а все углы округлыми. Теперь Серхио начал отдаляться от своего пациента. Всегда трудно прощаться, поэтому Серхио постепенно сокращал время сеансов и становился все более безразличен к пациенту.
По мере приближения финала Нейт начал считать часы.
Судья Уиклифф поинтересовался содержанием завещания, но Джош вежливо отказался отвечать на этот вопрос.
Они поглощали бутерброды из магазинчика деликатесов, сидя за маленьким столиком в небольшом кабинете его чести. Закон не требовал, чтобы Джош открывал судье суть завещания, по крайней мере сейчас. И Уиклифф не мог на этом настаивать, но его любопытство было объяснимо.
– Я немного сочувствую подателям заявлений, – сказал он. – Они имеют право узнать, что там в завещании. Зачем откладывать?
– Я лишь исполняю волю своего клиента, – ответил Джош.
– Но рано или поздно вам придется огласить завещание.
– Разумеется.
Уиклифф положил свой ежедневник на стол рядом с пластиковой тарелкой и посмотрел на Джоша поверх очков.
– Сегодня двадцатое декабря. До Рождества собрать всех нет никакой возможности. Как насчет двадцать седьмого?
– Что вы имеете в виду?
– Оглашение завещания.
Эта идея ошарашила Джоша, он чуть не подавился маринованным огурчиком. Подумать только – собрать вместе всех: Филанов с их чадами и домочадцами, новыми друзьями и прихлебателями, со всеми их развеселыми адвокатами, запихнуть в зал суда и загодя позаботиться о том, чтобы о встрече узнала пресса! Продолжая жевать огурчик и заглядывая в свою маленькую черную записную книжечку, Джош едва сдерживал улыбку. Казалось, он уже слышит вздохи этих людей, стенания, видит их, шокированных, неспособных до конца поверить в то, что они услышали, и наконец разражающихся сдавленными проклятиями. Потом, вероятно, раздастся всхлип-другой, когда Филаны осознают, что учинил их обожаемый папочка.
Это будет уникальный момент в истории американского правосудия, и Джош не смог сдержаться.
– Мне двадцать седьмое вполне подходит, – сказал он.
– Отлично. Я уведомлю стороны, как только пойму, сколько их. У них куча адвокатов.
– Неудивительно, если вспомнить, что у завещателя шестеро детей и три бывшие жены: это девять адвокатских команд.
– Надеюсь, зал суда сможет вместить всех.
“Только стоя”, – чуть было не вырвалось у Джоша. Он представил себе стоящих вплотную друг к другу людей, замерших в гробовом молчании, пока открывается конверт, разворачивается листок и читаются невероятные слова.
