«Приветствия моему высокочтимому лорду и хозяину от его смиренного слуги сегодня, в одиннадцатый день марта года тысяча сто девяносто четвертого от Рождества Господа нашего. Ваша новая миледи, Господь, да благословит ваш с ней союз, проявляет крайнее искусство и рассудительность, управляя вашими покорными слугами. Я желал бы смиренно доложить вам о ее делах на тот случай, если угодно будет вам просветить госпожу лучом мудрости в ее стараниях. Вам, должно быть, также известно о тех случаях, когда она замахивается на недоступное ей.
Как раз сегодня я узнал, что всю последнюю неделю ваша миледи, Господь, да хранит и защищает ее, заставляли лорда Гилльяма обещать от вашего имени заплатить городским купцам и торговцам за покупки, сделанные сверх того, что хранится в настоящий момент в подвалах вашего замка. Все это было сделано без моего одобрения и даже без уведомления меня о том.
А потому я смиренно молю вас соблаговолить объяснить ей, почему подобные приобретения невозможны без совета со мной. Она же вместо того, чтобы внять моим словам, потребовала от меня показать ей счета и книги».
Рэннольф откинулся, смеясь, и посмотрел на Темрика.
– Можешь себе представить, какой у него в эту минуту был вид? – спросил он, а затем продолжил чтение.
«Довольно уже того извращения, что она умеет читать и писать. Не разрешайте ей гневить Господа, вмешиваясь в то, что всегда было мужским делом. Два десятка и еще почти десять лет я был верным слугой вашего семейства, и вы знаете меня, как аккуратного человека, умом и сердцем своем заботящегося о ваших лучших интересах. Никогда ни вы, ни ваш отец не считали необходимым сомневаться в моих способностях вести книги и записи в Грэстане.
Смиренно буду ожидать вашего ответа и решения по поводу этого дела. Ваш преданный слуга Хьюго, сын Вальтера, казначей и ризничий Рэннольфа Фиц-Генри, лорда Грэстана».
Лорд Рэннольф взял другое послание. На восковой печати не было никакого изображения, так как у Ровены не было ни доступа к его печати, ни времени заказать свою. Он подержал лезвие ножа над жаровней. Разогретая сталь быстро пронзила воск. Это простое движение снова разбудило преследовавшее его воспоминание о той ночи любви с молодой женой.
Он вспыхнул, охваченный неожиданным жаром. Словно это было прошлым вечером, а не месяц назад, он снова почувствовал прелесть ее тела. Затем вспомнил выражение глубокой обиды в ее глазах, когда он уходил. Нож выскользнул из его рук.
