Когда бородач начал рассказ, слова неохотно срывались с его языка, словно лишь огромный их вес вынуждал мужчину произносить их. Его голос был очень низким, рокочущим, с мягким, плавным говором Северного Валлеора — земли каменистых зеленых холмов, холодных голубых озер и суровых голодных зим.
— Я пасу овец у Лах Вристал. Начал я это дело лет двадцать назад, с одной только парой на расплод. Весь свой двенадцатый год я трудился от темна до темна, чтобы заработать свободу и этих овец. Когда мой долг был выплачен, я нашел себе уголок и построил домик для себя и скотины.
Я нашел себе жену во Вристале, и через пять весен у меня было двое сыновей и дочка — эти выжили, и только одного младенца я похоронил. Старший мой, Хью, вырос добрым овцеводом, работал со мной плечом к плечу. Дочка взяла на себя все хозяйство, едва ей исполнилось десять, когда ее мать померла от лихорадки. Не было ни дня, чтобы она не готовила, не пряла или не сбивала масло.
Только мой Том рос, как крапива под забором. Он родился с увечной рукой, и мать его избаловала. Он целыми днями бегал по холмам и играл на травяной свистульке. Нет, он помогал и пасти, и стричь овец, но только душа у него к этому не лежала, только к музыке и холмам. Я говорил ему, что он поймет, когда вырастет: только чтоб прокормить себя, ему придется работать вдвое больше, чем здоровому человеку.
Однажды, недавней ночью, Том вернулся домой поздно, и луна была в его глазах.
«Па, — сказал он, — я видел дорогу, которая ведет туда, где ты никогда не бывал».
«Полно дорог, где я не бывал, — ответил я, — но только не ближе чем в трех днях пешего ходу отсюда. Если овца может туда пройти, могу и я».
«Нет, па. Эта дорога ведет в другую страну. Небо там фиолетовое с черным и все в молниях, звезды там зеленые, а земля нет. Это сломанное место, па, и я хочу пойти туда и посмотреть, на что оно похоже».
Тогда я выпорол мальчишку, решив, что, должно быть, он напился во Вристале. Неважно, сколько я залил за ворот нынче ночью, дома у нас крепкой выпивки не жаловали. Но пока я бил Тома, он не сказал ни слова, не спорил и не кричал, как мог бы в другой день, только смотрел на меня молча, и в глазах его стояла луна.
Следующей ночью он снова поздно вернулся домой.
«Па, — сказал он, — я отведу тебя к этой дороге. Одноглазый человек сказал, что я принадлежу к той стране, а не этой, но я хочу, чтобы ты сам увидел ее, прежде чем я уйду. Вдруг ты мне поверишь и не будешь больше думать, будто я не гожусь тебе в сыновья».
